Да, вероятно все пятеро здесь в усадьбе. Но нужны не они сами, а графские шифровки, две из которых уже были в руках Гутмана. Одну очень опрометчиво отдал сам Самсонов. Он думал, что вернет ее после «похищения» или, в крайнем случае снимет с трупа. Но не тут-то было!

Вторую шифровку Гутман нашел в спальне Шишова. Нашел в последний момент, когда Гоша начал орать внизу и когда пришлось прыгать из окна на клумбу… Потом его связали, обыскали, поговорили, развязали – все это время графская шифровка была зажата в кулаке.

Третья бумажка… С ней сложней.

Лана сказала гутману, что видела, как отец перед отъездом копался в паках с очень старыми документами. Ей даже показалось, что он нашел маленький листок, сунул его в кейс и на этом закончил разбор бумаг. Если это была не графская шифровка, то что? Железная логика!

Теперь дальше. Самсонов мог предупредить всех, что на горизонте появился Гутман и охотится за графскими бумажками, которые лучше держать при себе. Предупредил всех, кроме Шишова – тот уехал раньше… Если все пятеро в усадьбе, то и оставшиеся три шифровки при них… Отсюда план: через Валеру, через его баню проникнуть в мрачный подземный ход, разобрать десяток кирпичей и пробраться в винный погреб, в подвал усадьбы. Пока все просто! Дальше сложнее: усыпить всех, изъять у них нужные бумажки, сложить вместе, расшифровать, найти клад. Дальше опять просто: перевести драгоценности в валюту и тратить деньги. На последнее вообще большого ума не надо.

Поскольку цели были ясны, задачи определены, Гутман бодро зашагал к бывшей обкомовской гостинице «Волга». Он был мокрый и довольный собой. Ветер стих, солнце зашло и Гутман двигался вперед, не просыхая…

Возле гостиницы Саша чуть не столкнулся с очень подозрительным мужчиной: высокий, худой и, главное, с серой помятой физиономией. Такая бывает у заключенных или у тех, кто пьет весь день.

Помятый явно не был постояльцем дорогой гостиницы. Он суетился, не решаясь войти, а потом и вовсе убежал в парк, огибая здание.

На сегодня Гутману хватило приключений, но инстинкт, а может быть еще бродившие в мокрой голове остатки виски, позвали его в погоню за странным мужиком.

Помятый долго размышлял, стоя перед пожарной лестницей. Потом решился и начал карабкаться вверх. Вскоре он оказался на балконе третьего этажа, толкнул плечом старую дверь на липовых запорах и оказался в пустом холле с коврами и диванами… Гутман проследовал за ним.

Возле одной из дверей незнакомец долго стоял, потом осторожно подергал ручку и начал кончиками пальцев нежно стучать. Чуть сутулый, он был похож на крысу, которая лапкой скребет по деревяшке.

Вероятно, за дверью ответили и подозрительный мятый тип наклонился к замочной скважине и стал что-то шептать. Поскольку в этот момент он повернулся к Саше спиной и уткнулся глазами в дверь, удалось приблизиться к нему и спрятаться в проем соседнего номера.

Гутман не видел, что произошло, но когда дверь открылась, раздался короткий женский крик, переходящий в визг. То, что это был голос Ланы, сомнений не было.

Прыжком Саша подскочил к незнакомцу, расправил ладонь и коротким ударом в шею вырубил гада. Тот, покачавшись пару секунд, ввалился в номер.

Перешагнув через тело, Гутман вошел в спальню новобрачных.

Лана, натягивая одеяло, сидела на кровати и всем своим видом показывала, что она не совсем одета.

Егор стоял неподвижно. На лице не было ни страха, ни злости. Только умиление и немножко удивления: зачем эти люди пришли сюда и отвлекли его от созерцания…

Гутману и так все было понятно, но он не удержался от ехидного вопроса:

– Что это вы здесь делаете?

Ответил Егор:

– Живем мы тут… Одноместных номеров не было, вот и пришлось… А у нас сегодня свадьба.

– Наконец! Поздравляю, но праздновать завтра будем. Сегодня я больше не могу… Значит свадьба? А это ваш гость? Вы свидетеля на свадьбу приглашали? Кто это?

Гоша пожал плечами и вопросительно повернулся к Лане. Она поняла, что отвечать ей.

– Первым делом отвернитесь. Я оденусь. В таком виде я ничего не могу обсуждать.

Они покорно отвернулись. Гоша в последний момент даже наклонился и развернул лежащего на ковре незнакомца: «Команда отвернуться была всем!»

Лана быстро собирала и натягивала на себя то, что так красиво разбрасывала всего три минуты назад. При этом она пыталась что-то объяснить:

– Я этого гражданина не знаю. Но я его засекла возле архива, когда выходила с документами. Я иду, а он за мной… Побегала по проходным дворам, думала, что оторвалась, а он вот… Вы его не убили, Саша?

– Не думаю… Что он говорил вам через дверь?

– Говорил, что друг. Говорил, что хочет что-то про Шишова рассказать. Еще он боялся, как бы его с нами не увидели.

– Это точно. Он по пожарной лестнице к вам залез.

– Я готова… Так вы точно его не убили?

Гутман втащил незнакомца в кресло, пощупал пульс.

– Живой… У вас есть нашатырь или водка, в конце концов.

Гоша оживился:

– Есть виски!

Гутман поморщился:

– Неси.

С огромным отвращением он всосал немного шотландской жидкости и прыснул ее в помятое лицо. Незнакомец открыл мутные глаза и вяло спросил:

– Где я?

– На допросе у следователя. Ребята, где Олег?

Гоша понимал, что его ответ прозвучит неубедительно, но и отмолчаться нельзя:

– Олег пришел час назад. Сказал, что устал и пойдет спать… Велел звонить, если Лана не появится до десяти. А если появится, то его не беспокоить.

– Не беспокоить! Пижон… Деликатные люди работают в агентстве «Сова». Он просто понял расклад и решил не мешать вашей свадьбе… Забеги к нему, Гоша, побеспокой усталого сыщика. Скажи, что брачная ночь отменяется. Будем проводить допрос.

* * *

Савенков не любил бывать на чужих дачах. На своей всегда сердце радуется и душа спокойна. Даже если морковка не толще мизинца или пять яблок на дереве, то это все мое. Я сажал, ростил, холил и лелеял. Все это плоды моего труда и нельзя ими не восхищаться.

Чужие дачи бывают двух видов. Там может быть еще хуже, чем у тебя – морковка не взошла, яблоки не завязались и вообще все сожрал проклятый долгоносик.

На таких участках Савенков чувствовал гнусное чувство радости. Вернее – злорадства. Так хозяин худой скотины радуется, что у соседа корова сдохла… Понятно, что Игорь Михайлович, как человек честный и благородный, гнал от себя эти мысли. Они трусливо убегали, но периодически выскакивали из темных закоулков души и исподтишка нашептывали: «Твоя клубничка крупная да красивая. Ни сорняка в ней, ни вредителя. А этот неумеха все запустил…»

На дачах, где в огороде все так и прет, из души появлялась другая гнусность – черная зависть. И ее подавить не представлялось никакой возможности. Ее можно было лишь чуть осветлить и из черной превратить в серую.