— А где?..

— Скоро, — отозвалась я односложно и зарылась в сумку.

Да, клятва ведьмы… И приказ начальника работать с нечистью, пока…

Перед «нападением» я успела переодеться в джинсы, и теперь оставался последний штрих. Я достала из сумки длинные, искрящие огненными чешуйками перчатки и сняла плащ, оставшись в майке. Стало зябко. Прохладный ветер застревал в древесных макушках и густых ветвях, но и без него в парке было влажно и сыро, как в могиле.

— Помоги, — я протянула коллеге перчатку, но он просьбу проигнорировал, уставившись на мои ожоги. Красные, вспухшие волдыри, испещренные линиями и рунами, свежие, точно полчаса назад появившиеся.

Стёпа посмотрел на меня, как врач на бесконечно страдающего пациента, которому он ничем не мог помочь. Даже эвтаназией.

— Что это, Мар?

— Проклятье, — я поморщилась. — Не спрашивай. Да, иногда больно. Но я привыкла и почти не замечаю. Поможешь?

Коллега молча взял перчатку. Кожа — плотная, тугая, длина — выше локтя. Одну я еще могла с трудом натянуть сама, но вторую — нет, пальцы в перчатке еле гнулись и горели огнем. За пользование неродной сферой силы всегда приходится платить.

— У тебя кровь, — и Стёпа привычно зашарил по карманам.

— Так надо, — я встала, чувствуя, как немеют руки. Из-за тугой резинки по перчаткам потекла кровь. — Не высовывайся, хорошо? Если что-то пойдет не так… В боковом кармане сумки лежит пузырек. Открываешь, швыряешь в нечисть — или в меня, — хватаешь пацана и убегаешь. Иначе, — и предъявила козырь, — никакой прогулки в Долину смерти.

— Да-да, если выпадешь из окна, не возьму тебя с собой в магазин, — он скрыл за улыбкой тревогу.

Я хмыкнула, сжала-разжала ладони, разминая пальцы, и вызвала Пламя — сейчас бледно-желтое. В физиологии нечисти я, опять же, несильна и как палач почти бесполезна, но одно знаю точно — в огне брода нет. И понадеялась справиться быстро — быстрее, чем с перерожденным, на которого я перчатках идти не рискнула. Они пьют силу до полного истощения и выгорания.

Чужая сила больно сжимала предплечья, но я давно привыкла к подобному и умела абстрагироваться. Подойдя к обелискам, я огляделась и сдула с ладони пригоршню искр, выжигая свежую траву. Времени может быть много, а может быть, уже нет, но… Повторные знаки я рисовала быстро, ребром левой ладони, сооружая западню. Кровь смешивалась с пеплом, заполняя земляные выемки. Примчится на запах почти проснувшийся, никуда не денется, где бы ни прятался, и смогу опознать наверняка…

Тварь напала внезапно, когда я, все закончив, встряхивала руки. За спиной сгустились лунные тени, свет от фонарей сошелся в одной точке, и предупредительно рявкнул Стёпа. Я быстро отскочила к обелискам, швырнув в нечисть сгустком пламени, но она увернулась, растворилась во влажном мраке. Лишь символы под моими ногами засияли серебром. М-мать, «муха»… А где одна, там и «гнездо» с «личинками»… И хорошо, если не вылупились…

Дальше я действовала очень быстро. «Мухи» — самая слабая нечисть, но она очень быстро отказывается от тела, вселяется в людей и откладывает в них «личинки» новых сущностей. А тут — сразу двое и без защиты, черт бы побрал мою «терапию»… Рассыпая искры, я обежала обелиски, замыкая «памятник» в кольцо пламени. Там, среди трещин «постамента», я и увидела свечение, но спящую нечисть символы сразу не опознали. Быстро взобравшись по ступенькам плит, я обхватила обелиск, и он вспыхнул желтым. И тварь заверещала пронзительно и тонко где-то под моими ногами.

Огонь объял «памятник», заплясал на плитах «постамента». Руки выкручивало болью, но я терпела. Прислушивалась. Смотрела. И заметила. Лимонно-зеленая тень прорывалась сквозь пламя внизу. К людям. И Стёпа, будь он неладен, опять решил помочь. Рассмотрел, глазастый, выскочил из-под елки и что-то крикнул. И «муха» обошла кольцо пламени — распалась на лоскуты, дымом поднялась в воздух, почуяв человека — и нужную оболочку. И я на выдохе одним прыжком перелетела через огонь и подмяла под себя сгусток туманного света. «Личинка». Слабая, сонная, но… Студенистая, как густой кисель, липкая, почти телесная, гадина…

Пробив подобие тела правым кулаком, левой рукой я вцепилась в землю, из последних сил поднимая стену пламени. Через метр перелетишь, через два — силенок не хватит… «Муха» истошно завизжала, задергалась, а я через не могу напитывала ее уже своей «целительской» тьмой, быстро формируя физическое тело. И сжигая. Дотла, чтоб даже пепла не осталось, чтобы каждую клетку, каждую молекулу, каждый атом — в мертвый пепел… Ибо и клочок мертвой «мухи» способен оказаться будущей «личинкой», и пройдет мимо человек, наступит…

Огонь на земле догорал серебристо-черным. Спалив тварь, я оглянулась на подсказывающие символы. Погасли. «Памятник» — тоже, лишь на «постаменте» мерцали последние искры. Сила в перчатках кончилась, и теперь она забирала мою, обращая ее в привычно-огненную, но я не спешила их снимать. Через боль быстро начертила новые символы, проверяя, и достала из кармана джинсов порошок, убирая следы. Кажется, всё…

— Мар, тебе помочь? — крикнул Стёпа.

Шатаясь, я встала, запрокинув голову и зажимая кровоточащий нос, побрела к нему. Коллега оказался рядом очень быстро.

— Сними… — прохрипела я, протягивая руки.

Перчатки одна за другой упали в траву. Под елкой сонно заворочался «вампир», и опять пронзительно заплакала вдали скрипка, зашумели деревья, заголосили пичуги. И завоняло горелым. После драки мир всегда кажется таким… шумным и громким. И почему-то очень большим. Другим.

— Погоди, перевяжу…

— Нет, «жгуты» нет… Я сама себя быстрее вылечу… Спасибо, Стёп.

— Да я-то что… А вот ты крута, — добавил с восхищением.

Я посмотрела на него мрачно и не стала говорить, что с трудом одолела мелкую и полудохлую нечисть, чья сила лишь в мощной регенерации и быстром размножении через людей. Мало ли, с кем нас столкнет судьба… Пусть верит в меня, как прежде. Глядишь, и во мне веры прибавится… И с неожиданной тоской вспомнила свою работу — родных колдунов и пыточные. К этому меня готовили, а не мелких «насекомых» в ночи гонять…

Надо срочно найти бабу Зину. Пусть занимается нечистью, она боевая ведьма. Не все же ей прикидываться больной и воровать у меня амулеты с помощью своего «сердечка». Это всего лишь одна «личинка», а «муха» откладывает их минимум три. Да и матку надо найти. Не удивлюсь, если и этот схрон — давняя западня Ехидны, ведь считается, что «мух» истребили полностью лет сто назад.

— Ты как?

— Через полчаса буду в норме, — я добралась до сумки, спрятала перчатки и выпила зелье.

А теперь — медитация. Мало ли, ночь длинная, вдруг кто-то из моих «подопечных» появится… И невольно провела рукой по поясу. Почему я не взяла в расчет окрестности и расставила там маяки на тьму?.. Вероятно, в мозгу слишком крепко засело давнее утверждение о том, что сила капища, к тому же лишенного защитников, сводит с ума, и последователи Ехидны будут держаться от него подальше, пока не придет время. А оно приходит.