Он выпил и сел, избегая не отпускающего взгляда Ивана.

– Браво! – громко отозвался тот. – Правда, Клим, больше и говорить не нужно. Ну, ребятки, за вас!

– За тебя, Вано!

– За вас, Клим!

– За мою Заньку…

«Мог бы и не подчеркивать, – угрюмо отметил Клим. – Я и так знаю, что она твоя. Я и не претендую… Куда мне…»

Сидевший рядом с Климом светлолицый юноша вдруг восторженно воскликнул уже не вполне трезвым голосом:

– Иван, мы вот что хотим тебе сказать… Эй, послушайте же! Мы хотим сообщить, что ты – гений!

– Я знаю, – не моргнув глазом, отозвался Иван, но следом расхохотался, чтобы никто не заподозрил, что он говорит всерьез.

– Сегодня мы это своими глазами видели…

– Что – это? – спросила Зина, рассматривая свою вилку.

Взмахнув наполненной рюмкой, артист торжественно провозгласил:

– Гениальный режиссерский ход – вот что мы видели! Так изменить весь характер спектакля, использовав только одну актрису!

– Использовав? – вскинув голову, повторила Зина. Быстро взглянув на нее, Иван почти прокричал:

– Вы все молодцы! Люблю вас, паршивцы!

«Это ты – паршивец, – мысленно парировал Клим. – Надо же, принял дифирамбы и не поморщился… А про Зину ни слова».

Такую обиду Клим носил бы в себе еще долго, и потому он просто ушам своим не поверил, услышав, как Зина, уже улыбаясь, оживленно говорит кому-то через стол:

– Да нет, ты знаешь, мне не понравилось… Конечно, я дам тебе почитать, о чем ты говоришь. Я просто вообще не люблю мемуары. Каждый старается выставить себя непонятым художником, а остальных поливает грязью. Противно! Я уже во всех разочаровалась, чьи воспоминания прочитала. Больше не хочу даже в руки брать!

– Клим, а вы не обольете нас грязью, когда будете писать мемуары? – крикнул Иван и запустил в Жоржика косточкой от маслины.

Проследив ее полет, Клим сказал:

– Боюсь, никогда не стану их писать.

– Почему ж это? Не заслуживаем?

– Да не в этом дело! Я же врач, а не писатель. «Лягушка» – это случайность.

– Девочки это называют «подзалетела», – Иван захохотал так заразительно, что и остальные подхватили, хоть некоторые и поглядывали на Клима виновато.

Строго посмотрев на отца, Тоня поправила:

– Папа, это был эмоциональный выплеск.

– Когда такая здоровая девица называет меня папой, я аж вздрагиваю, – пожаловался Иван. – Все никак не привыкну к этой роли.

– А к роли мужа привык? – игриво спросила сидевшая справа от Клима артистка. Он заметил, как Зина бросила на нее холодный взгляд.

Иван легко отшутился:

– Ну, с этим я еще справляюсь с горем пополам.

Из-под стола неожиданно вылез Петька и вскарабкался отцу на колени. Клим еще не видел его и улыбнулся, подумав, что этот мальчик похож на чудесную колибри-кокетку с рыжеватым хохолком на голове. Глаза у ребенка, как у всех троих детей, были Зинины – карие и теплые. Только у Тони они оказались гораздо темнее, чем у остальных, и глядели строже.

Иван привычно прижался щекой к шелковистой головке сына и что-то прошептал ему. Осознавая, что ведет себя бестактно, Клим глядел на них во все глаза, и ему все труднее становилось дышать. Много лет назад Клим запретил себе мечтать о детях и попусту надеяться, что они когда-нибудь будут. Но сейчас давно слежавшаяся в душе боль была неловко растревожена, и Клим по-новому остро почувствовал, что никогда… никогда ему вот так не прижать к себе детское тельце, пахнущее сладко, ни с чем не сравнимо. Он знал этот запах, потому что когда-то держал на руках новорожденных племянников, но это были только эпизоды, ведь сестра жила в другом городе, и у Клима не было возможности их навещать, хотя бы раз в год.

Он смотрел на Ивана, не слыша разговоров вокруг, но тот без труда отвлекся от сына, не понимая, что нужно хвататься за каждую секунду этого недолгого счастья, что зовется детством, и Клим тоже заставил себя отвести взгляд. И тут увидел Зинины глаза. Она не тронулась с места, а Климу на миг показалось, что Зина подошла вплотную – так близко надвинулось на него ее темное тепло.

Уже в следующий момент все встало на свои места, но Клим при этом почувствовал головокружение, будто его качнуло и отнесло подальше от нее. На расстояние, безопасное для обоих. Клим готов был поклясться, хотя это было почти невозможным, что Зина поняла все, о чем он думал, глядя на ее сына. Как – этого он тоже не знал. Но ощущение, что Зина добровольно разделила его тайную тяжесть, так и осталось в нем после этого вечера.

Когда все зашумели, отыскивая по карманам сигареты, задвигали стульями, Клим потихоньку улизнул и снова укрылся в той комнате, где висел Зинин портрет. Он подошел поближе, прислушиваясь к голосам в коридоре, и остановился, пытаясь найти разгадку внезапно родившейся в нем нежности.

«Она, конечно, красивая, – стараясь оставаться беспристрастным, размышлял он. – Хотя я видел и получше…»

Но ему сразу стало стыдно за свой фальшивый тон, в котором сквозила та самая пошлость, которой Зина не желала слышать, и Клим испугался, что она каким-нибудь образом может угадать и эти его мысли. Освободившись от них, он почувствовал, до чего же ему хочется погладить ее лицо на стене. Хотя бы просто прижаться к нему ладонью. Его воображения хватило бы, чтоб ощутить тепло ее кожи. Можно даже не прикасаться… Только представить…

«Зачем? – пробудилась в нем осторожность. – Этот Иван переломает мне все кости, если я хоть пальцем ее трону… Эта дама не годится для легкого флирта. Ее слишком бдительно стерегут».

Но дело было вовсе не в том, что Зину стерегут, и он сам отлично понимал это. Но дешевое понятие «адюльтер» слетало с нее точно так же, как и другие ярлыки. И опять же потому, что Зина была слишком настоящей. Даже на сцене она все делала всерьез: в этом Клим убедился с суеверным страхом, вглядываясь из зрительного зала в ту бездну боли, что распахивалась в ее глазах. А любой флирт – это прежде всего игра. Он даже не предполагает ничего настоящего. Клим подозревал, что Зина просто-напросто не умеет того, что так легко давалось многим его коллегам по работе.

– Хотите выпросить у нее снимочек на память?

Иван уже стоял за его плечом, а Клим даже не услышал, как тот вошел. Он глупо усмехнулся, опять пойманный врасплох, и быстро затряс головой:

– Нет-нет, я просто смотрел… Удачно снято… Кто это делал?

Он и сам вспомнил про какого-то дядю Сеню, но вопрос уже прозвучал. Иван бесстрастно ответил:

– Мой друг.