наказывайте её, пожалуйста… – прошу я, подводя к ней Свету.

– Наказывать мы не имеем права… – буднично отвечает сотрудница. – Но провести беседу обязаны. Спасибо, что привели девочку и до свиданья.

– Подождите… А как… как мне переговорить с директором?

– С Мальвиной Карловной? – женщина даже замерла от неожиданности. – А зачем это вам?

– Нужно. Или это запрещено?.. Вы просто скажите, куда пройти, я сама найду…

– Второй этаж. Кабинет 217.

– Спасибо. – Поблагодарив, поворачиваюсь к Свете: – Я вернусь. Обещаю тебе!

Но та на меня даже не смотрит. Опустив низко голову, с поникшими плечами – точно под тяжестью всего мира, она уже шагает по коридору туда, где её никто не ждёт.

А чего я, собственно, хотела? Тёплых объятий и слёз? Слёзы наверняка будут, но не при мне и не здесь. И в моих силах сделать так, чтобы их было меньше.

**

Поднимаюсь на второй этаж и замираю перед дверью с табличкой «директор». Руки становятся влажными. Я нервничаю? Определённо. Наконец, набираюсь смелости и тихонько стучусь.

– Войдите! – не приглашение. Приказ.

Дверь легко поддаётся, и я попадаю в просторный кабинет. Комната больше походит на детскую – мультяшные обои, призванные, по всей видимости, создать атмосферу семейного уюта, вызывают лишь волну отторжения.

– Мальвина Карловна? – уточняю, затаив дыхание. – Здравствуйте.

– Добрый день! – отрывисто, будто солдат на посту, седовласая женщина с плотно сжатыми губами здоровается со мной, даже не удостоив взглядом. – Я вас слушаю! – её руки тем временем живут своей жизнью: перебирают стопку бумаг на столе.

– Я по поводу усыновления… – мой голос, несмотря на все усилия, всё-таки дрожит.

– Брошюры лежат на стойке в вестибюле, – все ещё не отрывая глаз от бумаг, отвечает она.

– Видите ли, у меня не совсем простая ситуация…

– Все так говорят… В какой-то степени так и есть, но лишь отчасти…

– Ну теперь я понимаю, почему от вас сбегают дети! – я начинаю злиться.

– Сбегают? Вы что, из газеты? Или с телевиденья?

– Ни то, ни другое. Я… мне нужно с вами переговорить.

– Что ж. – Собеседница все же отодвигает кипу бумаг в сторону, снимает очки и кладёт их сверху на документы своеобразной вишенкой на бумажном торте. – Вы действительно желаете усыновить ребёнка?

– Конечно! – её вопрос удивляет, если не сказать больше.

Впечатление, что ещё немного и она начнёт меня отговаривать.

– Не удивляйтесь. В нашей сфере, к сожалению, все очень непросто. Из десяти желающих, только один доходит до стадии оформления документов. А до конца проходит этот путь только каждый двадцатый.

– Я считала, здесь детский дом, а не бюро статистов, – ну кто меня за язык тянул? – Простите… Я думала, что даже потенциальные родители важны для вас.

Мальвина Карловна смотрит с прищуром, оценивая. Под её пристальным взглядом так и хочется сжаться, чтобы казаться меньше.

– Садитесь… – она кивает на кресло, приглашая сесть, что я и делаю с облегчением, потому что ноги дрожат. И все же этот раунд за мной. – Так и есть. Но сейчас не об этом. Итак, вы решили взять ребёнка. Можно узнать вашу историю?

**

Наверное, вот так должен был проходить сеанс у психолога. Море слез, мокрых салфеток и сердце, вывернутое наизнанку.

Когда я заканчиваю свой трагичный рассказ, глаза распухли, нос превратился в протекающий кран, а душа… душа будто выгорела окончательно.

– Понимаете теперь? Мы со Светой нужны друг другу.

Мальвина Карловна долго молчит. Потом, словно вспомнив про меня, встряхивает головой, берёт ручку пухлыми пальцами.

– Боюсь, это плохая идея… – тихо произносит она. – Вы не замените дочь другим ребёнком, понимаете?..

Меня точно ударили. Да как она смеет?..

– Послушайте… – стараясь не сорваться, объясняю я. – Я и не собираюсь её заменить, Соню никто не заменит! – выдавливаю с горечью. – Но с появлением в моей жизни этой девочки, я как будто пробудилась от долгого сна… И у неё никого нет. Разве со мной ей будет хуже, чем здесь? – киваю на мультяшные стены. – Не обижайтесь, но дом все-таки есть дом…

– Ну вот что… – Мальвина Карловна снова откладывает ручку и, потянувшись к очкам, цепляет их на нос и теперь походит на мою первую учительницу. – В любом случае, все это не делается за один день. Вы должны отправиться в отдел опеки и попечительства, получить список документов на усыновление или опеку. Кстати, я бы вам советовала подавать опеку…

– Почему?

– Не нужен суд и государство платит, так как вы не являетесь родителем… Единственное, если кто-то захочет усыновить девочку, они смогут это сделать, в базе содержатся и те, кто под опекой или попечительством.

– Нет, мне это не подходит. Я хочу, чтобы у Светы была… настоящая семья.

– Смотрю, мне вас не переубедить… – вздыхает Мальвина Карловна. – Решение, конечно, за вами. Значит, в отделе опеки возьмёте список документов и направление в ШПР.

– ШПР? Что это?

– Школа приёмных родителей. И я бы настоятельно рекомендовала её пройти. По статистике окончившие ШПР, гораздо реже отказываются потом от детей… Уже идут разговоры, чтобы сделать школу обязательной, и лично я считаю, что это правильно. – Мальвина Карловна деловито поправляет очки на носу. – Так вот, сможете учиться и параллельно собирать документы. Как все будет готово, сдаёте их в органы опеки и ждёте результата. К вам придут с проверкой жилищных условий, потом дадут итоговое заключение.

– У меня трёхкомнатная квартира! – с готовностью сообщаю я. – Большая кухня, ухоженный двор, парк рядом…

– Это вы не мне, а проверяющим будете рассказывать. И имейте в виду, что свой вердикт выносит и психолог…

От её слов меня передёргивает. Если психолог хоть вполовину окажется таким дотошным и проницательным, как Мальвина Карловна, мне придётся туго. Вот бы попалась такая же девочка, как та, которую приводил когда-то Саша…

– А что дальше?

– А дальше суд… Я точно не помню, но мать Светы, кажется, уже лишена родительских прав и давно не появляется.

– Лишена? – тупо повторяю я. – Но Света сказала, что она умерла…

– Ну для неё всё равно что умерла, – с каким-то циничным равнодушием произносит директриса.

Меня же переполняет гнев. Даже моя собственная мать… являлась матерью. Мамой она никогда не была, потому что со всеми моими проблемами отправляла молиться и каяться, точно я была закоренелой преступницей.

Но меня всегда кормили. Одевали. Следили за успеваемостью. В общем, мама делала всё, что требуется. Жаль, до души моей ей дела не было никогда. Но тут… Как можно так относиться к собственной дочери и не ценить то, что ты имеешь? Если бы только Сонечка…

Гоню печальные мысли прочь. Не время сейчас