Тем не менее, когда Морган воочию увидел колледж, он не заметил ничего современного или вдохновляющего в неряшливо разбросанных убогих красных зданиях, где не было даже телефона, а потому сообщения на дальние расстояния отправлялись только с курьером.

Были там и другие странности, о наличии которых Морган даже не догадывался. Например, хотя все студенты были магометане, носившие бороды и фески, половину преподавателей составляли иностранцы. Они напоминали моряков, выброшенных на мель, и, со своими странными привычками и невероятным для здешних мест акцентом, явно ощущали себя не в своей тарелке, хотя и пытались притворяться, что это их дом. Таких чудаков хватало, и не только среди преподавателей. Как-то Морган столкнулся с выпускником своего кембриджского колледжа, работающим директором местной школы, потом поболтал с немецким профессором восточных языков; на следующий день обедал с адвокатом по имени Хан, а затем обсуждал политику с персидским профессором, специалистом по арабскому языку.

Атмосфера в колледже была, как понял Морган, достаточно напряженной. Сохранялся значительный барьер между преподавателями-индийцами и студентами-индийцами с одной стороны и подобный же барьер между индийцами вообще и европейцами – с другой. Все группы свободно смешивались, но, когда Морган оказывался один в какой-нибудь однородной компании, разговор сразу менялся. Английские преподаватели горестно стенали, что им здесь не доверяют и живут они в постоянном страхе, что магометане в любой момент могут отказать им от места. Магометане же заламывали руки и заявляли, что Балканская война погубила ислам, и спрашивали, почему сэр Эдвард Грэй поспешил первым признать итальянское правление в Триполи.

Участвуя в таких разговорах, Морган никогда не знал, на чьей стороне его симпатии, и переживал сложный внутренний конфликт, который тянул его то в одну, то в другую сторону.

– Как тебе удается с этим справляться? – спрашивал он Масуда почти сразу по приезде.

Его друг, как он отметил, прекрасно владел искусством легко преодолевать границу между западной культурой и культурой Востока. При всей своей националистической риторике он очень свободно ощущал себя в европейской компании, хотя при желании мгновенно сбрасывал с себя маску западного интеллектуала, словно это действительно было для него лишь маской.

– Это особое искусство, – объяснял ему Масуд. – Что-то вроде камуфляжа, который надеваешь, чтобы выжить на враждебной территории.

– Что за чепуху ты городишь! – возмущался Морган. – Тысячи индийцев обходятся без этого искусства и тем не менее выживают.

– Да, однако не процветают. Они всегда обеспокоены, постоянно нервничают. Они плохо ладят с теми, у кого кожа светлее, чем у них. Разве ты не замечал? Тут нужна определенная стратегия поведения.

– Я человек, у которого кожа светлее, – сухо произнес Морган. – Но со мной ты никогда не использовал никаких стратегий.

– А ты уверен?

– Перестань шутить, Масуд!

Его друг улыбнулся – все такой же щегольски красивый, несмотря на легкую припухлость лица, вызванную усталостью. Он взял Моргана за руку, и в тот же миг связь между ними восстановилась.

– Мой дорогой друг, – сказал он, – ты должен написать обо всем этом в своей книге.

– Моей книге?

Морган был искренне удивлен.

– Той самой, которую ты напишешь здесь. Ты же за этим приехал?

– О да, – кивнул головой Морган. – Конечно, напишу.

Он же почти забыл о своей книге. Хотя он уже успел оповестить о ней своих издателей, книга перестала быть главной причиной его пребывания в Индии. Основная причина сидела прямо перед ним, все еще держа его за руку и рассказывая, что он сделал для организации поездки.

– Поездки? Но куда?

Масуд устало покачал головой:

– Посмотришь местные деревни. Присмотришься, соберешь материал.

Поездка получилась замечательной – почти два полных дня он странствовал по сельской местности в тикка хари, радушно принимаемый местными индийскими чиновниками. Но, сколько бы удовольствия он ни получал, все, что он видел, не давало ему никакого материала, лишь развлекало.

Морган понимал, что друг его обманывает. В течение нескольких лет они с жаром обсуждали, как будут путешествовать по Индии, ни на минуту не расставаясь; но теперь, когда это счастливое время пришло, Масуд особого интереса не проявлял. Морган видел, что Масуд постоянно занят и пребывает в мрачном расположении духа. Но когда он попытался выяснить, в чем дело, Масуд ограничился самыми общими фразами:

– Будущее, я думаю о будущем… Нужно принять решение.

– Решение по поводу чего?

– Я же сказал, о будущем. Перестань меня допрашивать, Морган. Мне этого хватает в суде. Хочешь манго?

Еще больше расстраивал Моргана тот факт, что они недостаточно времени проводят вместе. А ведь планы были самые неопределенные и нечеткие, но Морган надеялся, что Масуд обязательно присоединится к его путешествиям. Правда, он быстро понял, что это лишь мечты.

– Мне нужно вернуться в Банкипор, по работе, – сказал Масуд. – Ты же понимаешь, я не могу полностью располагать собой. Но на следующей неделе мы вместе поедем в Дели и отлично проведем время.

– А потом?

– Потом ты отправишься в путешествие. О, ты увидишь много интересного, особенно такого, что связано с величием Моголов! Я уже говорил тебе об этом – и все это войдет в твою книгу.

– Когда же мы увидимся снова? – попытался спросить он обычным тоном, но голос, сорвавшись на более высокую ноту, выдал его чувства.

– Ты навестишь меня в Банкипоре. Скоро мне придется возвращаться туда. Это ужасное место, и мне кажется, тебе там не понравится.

– Но там будешь ты, Масуд, – возразил Морган. – И в этом все дело.

– Конечно, дело именно в этом, – согласился Масуд.

Хотя смотрел он в окно взглядом обеспокоенным и тревожным.

– И мы вместе отправимся путешествовать? – спросил Морган.

– Возможно. Возможно, если получится.

Голос Масуда окреп, в нем зазвучала уверенность.

– Ты должен меня простить, мой милый, – сказал он. – Моя жизнь сейчас слишком велика для меня, хотя ни малейшей толики моей привязанности к тебе она у меня не отбирает.

Неделей позже они отправились в Дели, но лучше не стало. Они остановились у друга Масуда, доктора Ансари, чья жена была такой же невидимкой, как и прочие местные женщины, хотя она постоянно и присылала гостям маленькие подарки, состоявшие из орехов бетеля и духов. Дом был очень скромным, и Масуд жил с Морганом в одной комнате. Однако в комнате они почти никогда не оставались одни – через помещение текла постоянная череда визитеров, которые устраивались в самых неожиданных местах, занимая и без того мизерное пространство. Тут же разгуливали собаки и кошки, а время от времени истошно вопящие попугаи гадили на москитную сетку. Масуду недавно сделали прививку от холеры, и, проводя в постели большую часть времени, он нервничал – то ли оттого, что недомогал, то ли оттого, что был болен недостаточно сильно. Время от времени он громогласно заявлял, что умирает.