– Познакомьтесь все, это Назира, – говорит Хайдер, вскакивая на ноги и улыбаясь до ушей. Он обнимает сестру за плечи, на что та не обращает ни малейшего внимания. – Она будет здесь вместе со мной. Надеюсь, вы отнесетесь к ней так же тепло, как и ко мне.

Назира не здоровается.

На лице Хайдера преувеличенная радость. Назира же сидит с бесстрастным видом: глаза пустые, челюсти сжаты. Сходство между братом и сестрой чисто внешнее – Назира тоже смуглая, со светло-карими глазами и длинными шелковистыми ресницами, скрывающими блеск глаз. Однако она немного подросла с тех пор, как я видел ее в последний раз. Глаза стали больше и глубже, чем у Хайдера, в центре нижней губы появился маленький бриллиант – пирсинг. Еще два сверкают над правой бровью. Единственное заметное отличие сестры от брата заключается в том, что волосы Назиры прикрыты.

Она носит на голове шелковый платок.

Это до некоторой степени меня шокировало – раньше такого не было. Назира, которую я помню, не покрывала головы – да и к чему? Платок – архаизм, привет из прошлой жизни, артефакт религии и культуры, которых уже не существует. Оздоровление давно ликвидировало любые символы и обряды вероисповеданий в попытке обновить самоидентификацию людей. Культовые сооружения разрушались в первую очередь – было объявлено, что гражданское население обязано поклоняться Оздоровлению и ничему более. Кресты, полумесяцы, могендовиды, тюрбаны, ермолки, платки и монашеские одеяния оказались вне закона.

Назира Ибрагим, дочь Верховного главнокомандующего, наделена незаурядным хладнокровием: этот платок, в иной обстановке обычный аксессуар, означает открытое неповиновение. Я так поражен, что не удерживаюсь от вопроса:

– Ты теперь прикрываешь волосы?

Назира наконец поднимает глаза и встречается со мной взглядом, делает долгий глоток чая, пристально рассматривая меня, и… ничего не отвечает. Чувствуя, что на моем лице проступает удивление, решаю не развивать тему. Значит, Назира не желает это обсуждать. Только собираюсь сказать что-нибудь Хайдеру, как в разговор влезает Кенджи, продолжая жевать:

– Ты что, думала, никто не заметит, что ты волосы прячешь?

Я прижимаю пальцы к губам и отвожу взгляд, стараясь скрыть отвращение.

Назира прокалывает вилкой салатный лист на тарелке и начинает его есть.

– Просто имей в виду, – продолжает Кенджи, еще не дожевав, – то, что ты намотала, – преступление и карается тюремным заключением.

Назира явно удивлена, что Кенджи никак не заткнется: судя по взгляду, она подозревает в нем клинического идиота.

– Прости, – тихо говорит она, откладывая вилку, – кто ты, собственно, такой?

– Назира, – встревает Хайдер, силясь улыбнуться и осторожно поглядывая на сестру. – Не забывай, что мы здесь гости…

– Вот не знала, что в Сорок пятом появился дресс-код!

– Да нет, у нас дресс-коды не в обычае, – сообщает Кенджи, отправляя в рот все новые порции еды. – Но только благодаря новой командующей, которая у нас не психопат. А в других секторах так одеваться означает нарушать закон, – он указывает ложкой на голову Назиры. – Я прав? – Кенджи оглядывает стол, но ему никто не отвечает. – Правильно я говорю? – обращается он ко мне за подтверждением.

Я медленно киваю. Назира отпивает еще один долгий глоток чая, осторожно ставит чашку на блюдце и откидывается на спинку стула, глядя нам прямо в глаза.

– А почему вы решили, что мне есть до этого дело?

– Ну как же, – хмурится Кенджи. – Твой отец Верховный командующий. Он вообще знает, что ты ходишь на людях в таком виде? – Снова неопределенный жест в направлении головы Назиры. – И как он это терпит?

Его болтовня добром не кончится. Назира, только что взявшая вилку, чтобы проткнуть очередной кусочек салата, откладывает ее и вздыхает. В отличие от Хайдера она говорит на безукоризненном английском.

Глядя на Кенджи, она уточнила:

– В каком виде я хожу?

– Прости, – уже более спокойно отзывается тот. – Я не знаю, как эта штука называется.

Назира улыбается, но без малейшей теплоты, а лишь предупреждающе.

– Мужчины, – говорит она, – вечно недовольны тем, как одеваются женщины. Столько мнений по поводу тела, которое им не принадлежит… Прикройся, откройся, – Назира машет рукой. – Никак решить не можете.

– Но я… я же не об этом… – заикается Кенджи.

– Знаешь, что я думаю, – все еще улыбаясь, продолжает Назира, – о том, кто указывает мне, по закону я одета или нет?

Она выставляет оба средних пальца.

Кенджи поперхнулся.

– Валяй, – сверкает она глазами, вновь взяв вилку, – скажи моему отцу, оповести армию. Мне плевать.

– Назира!

– Заткнись, Хайдер.

– Ого! Извини, – вдруг говорит Кенджи, явно запаниковав. – Я не хотел…

– Да ладно, – Назира закатывает глаза. – Что-то я не голодна.

Она встает – и делает это элегантно. В ее гневе, в открытом протесте есть нечто привлекательное. Стоя, она производит впечатление. У нее тоже длинные ноги и стройное тело, как и у брата, и держится она с гордостью высокорожденной. На Назире серая туника из тонкой, но плотной ткани, облегающие кожаные брюки и тяжелые ботинки, а на руках блестящие золотые перстни-кастеты.

Засматриваюсь не только я. Молчавшая до сих пор Джульетта не сводит глаз с Назиры. Я чувствую, о чем она думает: она вдруг вся напряглась, бросила взгляд на собственный наряд и скрестила руки на груди, будто стараясь скрыть розовый свитерок, который дернула за рукава, едва их не оторвав. Она так прелестна, что я готов расцеловать ее при всех.

После ухода Назиры над столом висит тяжелое молчание.

Мы ожидали от Хайдера расспросов, но он молча ковыряет содержимое своей тарелки с неловким и усталым видом. Никакие деньги или положение не спасают от мук семейных ужинов.

– Зачем ты завел этот разговор? – вдруг толкает меня локтем Кенджи. Я вздрагиваю.

– Прости, что?

– Это ты виноват, – шипит он. – Зачем было говорить о ее платке?

– Я задал один вопрос, – отрезаю я. – А ты привязался и не затыкался!

– Но кашу заварил ты! Зачем ты вообще заговорил?

– Она дочь Верховного главнокомандующего, – отвечаю я, стараясь не заорать. – Она прекрасно сознает, что ее поведение нарушает законы Оздоровления.

– Господи, – качает головой Кенджи, – замолчи уже!

– Да как ты смеешь!

– О чем вы шепчетесь? – подается к нам Джульетта.

– О том, что твой бойфренд не умеет вовремя заткнуться, – с полным ртом отвечает Кенджи.

– Это ты не умеешь рот закрыть, – отворачиваюсь я. – Даже когда ешь. Это омерзительно…