Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Старый хитрец», — подумал Орест, расслабившись. Леарх явно старался занять место с краю. Насколько было известно Оресту, набегом на пиратские острова руководил Идоменей, а царь Порфируса всего лишь послал пару кораблей на подмогу. Зато после Леарх не упускал повода похвалиться участием в охоте на пиратов.
И теперь никто не сможет упрекнуть толстого царя в том, что он не предупредил странствующего микенца о возможных опасностях. Да, лисица с годами не утратила своей изворотливости.
— Благодарю тебя, царь Леарх, за наставление, — Орест сказал это без нажима, но твердо. Словно показывал собеседнику, что считает тему исчерпанной. — Я буду внимателен и постараюсь избегать столкновений. А теперь предлагаю перейти к обсуждению приземленных вещей, что будут выгодны для нас обоих!
Леарх с охотой согласился. Разговор получился бойким: микенский царевич решил приобрести «порфиру» — стойкую краску, которая и подарила имя этому острову. Здешние жители добывали ее из водорослей, что в изобилии водились в прибрежных водах. Краска хорошо держалась на одежде и придавала ей красивый пурпурный цвет. Орест рассуждал здраво: купив товар непосредственно у владыки Порфируса, он мог впоследствии перепродать его значительно дороже. Леарх тоже остался доволен сделкой, ведь гость из Микен платил по здешним меркам щедро.
Время было позднее — доставку краски назначили на завтрашнее утро. Орест условился с Дексием, чтобы тот лично проследил за размещением товара на кораблях. Микенцы начали вставать из-за пиршественного стола, но тут властелин Порфируса предложил Оресту и его подданным остановиться прямо во дворце. Царевич, не скрывая удовольствия, согласился: это было лучше, чем спать на песке или досках корабля. Ореста ожидало несколько спокойных дней на овеянном теплыми ветрами и обласканном солнцем острове… А затем — долгий путь по безбрежным лазурным водам.
Когда царевич удалился в отведенные ему покои, Леарх жестом поманил своего главного советника, Ферета, и тот незамедлительно склонился к царю. Сухой, жилистый мужчина, советник выглядел так, словно его положили на раскаленные солнцем камни и оставили на несколько дней. Казалось, в теле этого человека почти не осталось влаги. Сетка мелких, не соответствующих возрасту морщин покрывала его лицо. Однако в темных колючих глазах Ферета читались непреклонная воля и чувство собственного достоинства.
— Ты слышал все, о чем мы говорили? — спросил Леарх.
— Да, мой повелитель.
— И что же ты думаешь о нашем госте, Ферет?
Не торопясь с ответом, тот почесал костяшками пальцев впалую, безволосую грудь. И лишь затем уточнил, не скрывая усмешки:
— А что мне следует говорить, владыка? Этот Орест — сын самого Агамемнона! Голос разума велит расхваливать сделку, которую вы только что заключили. Если нужно, могу сказать что-нибудь высокопарное о вечной дружбе между Микенами и Пурпурным островом.
— Ну, не увиливай. Время лести прошло, так что отвечай, как считаешь нужным.
— Тогда скажу прямо. Микенский царевич — слабый человек. Он подобен красивой, но хромой лошади, которая не способна тащить колесницу в бой. Хороший конь должен обладать большой силой и крепким духом… А этому Оресту недостает разума и смелости. Он вряд ли достоин того, чтобы с ним считались.
— Ты так полагаешь? — царь откинулся в кресле, сложил руки на животе и поднял глаза к потолку.
— А что еще можно сказать о царевиче, который ведет себя как простой торговец и покупает краску? — советник пожал плечами.
Слова Ферета не рассердили толстого царя. Тот лишь усмехнулся:
— Ты с этим полегче. Я сам правитель целого острова… но только что удачно пристроил товар. И не намерен стыдиться своего умения заключать сделки!
— Но в роду владык Порфируса не было ни Агамемнона, ни Атрея. Вы с этим царевичем — совершенно разные люди.
Это было сказано мягким тоном, но лицо Леарха дернулось, словно его посетило неприятное воспоминание. Ферет понял, что выразился неудачно, и сразу же добавил:
— Трудно назвать здравомыслящим человека, который по собственной воле отказывается от одного из сильнейших царств. Каких свершений мы должны ожидать от этого Ореста? Какой мудрости способны научиться, какая сила может нас впечатлить?.. Он всего лишь мечтатель, бродяга по собственной прихоти. Его род высок и славен, но сам Орест лишь неблагоразумный юноша, не желающий взрослеть.
— Я услышал твое мнение, но не согласен с ним, — владыка Порфируса продолжал смотреть куда-то вверх. — Возможно, этот «мечтатель» еще сумеет удивить тебя, Ферет. Легко оценивать человека по тому, что мы видим на поверхности, но в душе нашего гостя есть глубины, куда нам заглянуть не довелось. Поверь, уж я-то в этом понимаю!
— Как угодно, повелитель, — помолчав, ответил советник. Казалось, слова Леарха не убедили Ферета, но продолжать эти споры тот не собирался.
— Вот и славно. А теперь прикажи-ка принести бочонок того отменного родосского вина. У меня в животе словно сатиры на углях пляшут!
* * *
Терсит никогда не был храбрецом — он боялся высоты и тьмы. Из-за этого в детстве его частенько дразнили соседские мальчишки. Однажды он вместе со всеми собирался на спор перепрыгнуть через глубокую расщелину в горах, которую здравомыслящий человек предпочел бы обойти. Подойдя к краю, маленький Терс почувствовал, как закружилась голова, и в ужасе отшатнулся от лежащей перед ним пропасти. Ему она тогда показалась похожей на безобразный рот огромного монстра с кривыми зубами.
— Давай же, прыгай… Уу, трус! — насмешки ребят, которые уже стояли на другом краю, эхом отдавались в его ушах.
Не выдержав издевок, маленький Терсит разбежался… И резко затормозил за пару шагов до бездны. Он не мог заставить тело повиноваться, страх оказался куда сильнее. Под громкий смех остальных детей он в одиночестве побрел к тропе, ведущей с горы. Дома его тошнило от пережитого страха и унижения, и после этого он целый месяц не выходил ни с кем играть.
С темнотой дело тоже обстояло неладно. Ночами ему часто снился один и тот же кошмар: над ним кружились, громко шипя, чудовищные создания с красной кожей, крыльями и рогами, но человеческими лицами. Мальчик просыпался в поту и звал мать. Вначале она успокаивала его и сидела рядом, пока тот снова не засыпал, но вскоре ей это надоело. Терс остался наедине с темнотой и своими страхами.
Прошло много лет, он почти перестал бояться высоких круч и бездонных провалов — они вызывали лишь легкий холодок между лопаток. А ночь и вовсе