– Не знаю, – отвечал юноша, и нетерпение слышалось в его голосе.

– Простите, – сказала вдруг девушка, – я ищу квартиру. Не подскажете, кто сдает внаем?

Она с удивлением отметила просительные интонации в своем голосе и чужие, какие-то корявые слова: «Не подскажете, кто сдает внаем?»

Женщина резко повернулась, видимо, она уже успела забыть о гостье.

– Кто сдает внаем? – повторила она, рассматривая девушку. Та, в свою очередь, рассматривала ее. У этой Тамирисы было маленькое, очень белое лицо, темные выразительные брови и кроваво-красные губы. Она была довольно миловидна и напоминала незлого вампира.

– Вася, – сказала вдруг «вампирша», насмотревшись, – спроси у мамы. Людмила Ивановна, Васенькина мама, иногда сдает. – Она снова уставилась на девушку выпуклыми круглыми глазами светлого льдистого оттенка. Вася проворно включил задний ход, и инвалидная коляска двинулась назад в комнату. Казалось, он спасается бегством.

– Проходите, – предложил он невнятно, не глядя на девушку. – Мама в огороде сажает помидоры. Сейчас придет.

Девушка, поколебавшись, вошла. Молодой человек резко толкнул дверь, которая тут же захлопнулась с громким стуком, от которого гостья вздрогнула. Тамириса осталась в коридоре.

– Садитесь, – он махнул рукой в сторону дивана. После чего подъехал к небольшому металлическому столику с компьютером и уставился на экран. Девушка послушно села, перевела дух, стремясь унять бешено колотящееся сердце.

«Успокойся, – сказала она себе, – еще ничего не случилось. Ты ищешь квартиру, тебя абсолютно не в чем подозревать. Никто не свяжет тебя с пропавшей девушкой. Сейчас придет мать этого молодого человека по кличке Хабалка…»

Удивительно, кличка хозяйки совсем не сочеталась с обстановкой квартиры и парнем, сидящим за компьютером. Женщине с таким прозвищем больше подошло бы… что? Обилие барахла, салфеточки и вязаные дорожки, запах нафталина, что еще? Этажерка с каменными подшивками «Работницы» и старыми газетами, потускневшее трюмо с флаконами столетней давности, пластмассовые слоники на серванте и хрусталь за тусклыми стеклами. «Так вот, придет она и скажет, что комната не сдается. И никогда не сдавалась. Или сдавалась раньше, а теперь все, больше не сдается. Или… что-нибудь в том же духе. И тогда ты с облегчением поднимешься, скажешь: «Извините, как жаль!» – и уйдешь. А если ты все-таки получишь эту комнату, тогда… тогда, значит, все идет по плану, врем и играем дальше. И вообще, не забывай, что ты теперь разведчик, так что твое вранье – не что иное, как прием разведработы. Значит, можно. Успокойся!»

Человек слаб и хрупок, как всякий сложный механизм, и его настрой зависит от массы случайностей – неприветливого взгляда, дурного сна, автобусной двери, захлопнувшейся под самым носом, тоскливого дождя, который на самом деле не тоскливый, а обыкновенный, то есть никакой, разве что мокрый. Заслышав чей-то смех, человек мысленно лихорадочно ощупывает себя – что в нем не так, что вызвало веселье? С беспокойством смотрит на врача – что, доктор? Изводит себя мелочными мыслями, подозрениями, предчувствием и ожиданием беды, ревностью, обидами и завистью. Глотает антидепрессанты, мучается, не спит. То ли недостаток серотонина в организме сказывается, то ли реальная действительность давит – без разницы. Плохо, и все!

«Всегда можно уйти, – подумала она. – Подняться и уйти. Прими то, что происходит, как приключение или игру, которые ты в любой момент можешь прекратить».

Она вспомнила, как они обсуждали «операцию» – не «операцию», а авантюру, – лежа в постели, целуясь и смеясь, и почувствовала, что стала успокаиваться. Она взглянула на парня: он тихо сидел в своем кресле около компьютера и пристально смотрел на нее. Встретившись глазами, оба вспыхнули одновременно. Инга почувствовала, как стало жарко спине и загорелись уши. У парня побагровела шея, потом щеки и лоб. Вот наказание!

«Не настраивай себя так, – сказала Инга мысленно, – обыкновенный дом, обыкновенные люди. Ребенок, круглый, как шар, в красной курточке, бросающий камни в незнакомых людей, вампирическая женщина в платье прошлого века и, наконец, смотрящий исподлобья инвалид без возраста. Ну и что? Мало ли людей со странностями? Если бы ты действительно искала квартиру, а не явилась сюда в качестве подсадной утки, ты бы и внимания не обратила на такие мелочи. Сейчас придет Людмила Ивановна… Интересно, какая у него мать?»

Разглядев парня, Инга пришла к выводу, что, несмотря на нежное девичье лицо, ему должно быть лет двадцать пять, не меньше. А то и больше. Красивый парень, блондин с карими газами, продолговатое лицо – и ускользающий взгляд. Очень красивые руки, сильные пальцы, узкие запястья.

Пойманный на горячем, молодой человек уткнулся в экран компьютера, а Инга принялась рассматривать комнату. Большая, квадратная, очень светлая и почти пустая. «Наверное, из-за коляски», – догадалась она. Ковра на полу нет по той же причине. Громадный, как готический собор, старинный буфет сочного красно-коричневого цвета с башенками, колоннами, разноцветными витражами и фруктово-цветочными гирляндами. Диван, на котором она сидела, тоже циклопических размеров, обитый потертой и выцветшей рыжей гобеленовой тканью, мягкий и благодушный, как сытый хищник из породы кошачьих, усыпан добрым десятком разнокалиберных подушечек. Тонкое кружево на окнах, тяжелые портьеры в тон дивану, пышная китайская роза в фаянсовом горшке с драконами на полу, книжный шкаф, рядом металлический стол с компьютером, справа от стола вертикальное сооружение с гнездами для дискет и компактов. Большой обеденный стол у стены под золотисто-коричневой парчовой скатертью, посередине – хрустальная ваза с ветками нераспустившейся сирени. Центр комнаты пуст, пол сверкает лаком. Четыре картины на стенах. Лес, река, луг. А на одной, по виду очень старой, потемневшей от времени, – дети, бегущие от грозы, а над ними прекрасный ангел распростер белые крылья.

В комнате витал легкий сладковатый травяной запах, показавшийся Инге смутно знакомым. Комната ей понравилась звонкой светлой пустотой. В таких комнатах любит жить эхо. Когда она вышла из автобуса около часа назад на конечной остановке, которая называлась «Посадовка», как и само место, и увидела нечистую кривую улицу, растрескавшийся асфальт, неприглядный продуктовый магазин с покосившейся ржавой вывеской, первой ее мыслью было: это действительно конечная остановка и дальше просто ничего нет. И еще она подумала, что ни за какие коврижки не согласилась бы тут жить. Это как ссылка. Сейчас, сидя в чужой комнате, которая ей понравилась, она подумала, что человек может жить где угодно, и у живущих здесь есть свои преимущества перед городскими жителями. Сад, огород тут же, обилие воздуха, не изгаженного выхлопами, и тишина.

– Если Хабалка спросит паспорт, – говорил Шибаев, – покажешь ей издали, но не отдавай, скажи, что ожидаешь письмо до востребования, поняла? Правда, она может не согласиться…

– А зачем ей вообще нужен мой паспорт? – спросила Инга и сама ответила: – Для прописки! – Она снимала квартиру всего один раз в жизни, когда-то в Сочи. Хозяйка взяла ее паспорт и сказала, что дачников полагается прописывать. – Я не думаю, что Хабалка будет меня регистрировать, сейчас другие времена. Кому это нужно?