– Вы для меня – самое главное в жизни, – сказал я, тщательно подбирая слова. – Но я обращался с вами так, как будто вы ничего для меня не значите.

Кейт неловко заерзала, не совсем понимая, как реагировать на услышанное.

– Я понял, что лучшим подарком для вас был бы я сам. Я должен подарить тебе уважение и любовь, которых ты заслуживаешь, а дочерям – свое время и внимание. Катать их на спине, водить в зоопарк, на карусели и не знаю куда еще, – сказал я и обхватил голову руками.

– Им нужен отец, а у них есть человек, который их обеспечивает, – продолжил я, – который вроде бы приходится им отцом, но на самом деле у них нет отца. Я хочу быть с ними, а не просто жить в одном доме, я хочу делить вместе все радости и горести. Хочу быть рядом, когда им нужна помощь. Хочу, чтобы рядом с ними были мы оба – ты и я.

Я искал в глазах Кейт хотя бы малейший намек на понимание и сочувствие. Но она смотрела на меня скептически, что и понятно: нас разделяли долгие годы обид и раздражения.

– Кейт… – Я замолчал, потом начал снова: – Не знаю, что ты чувствуешь…

Я облокотился руками на колени и сцепил пальцы рук.

– Не знаю, может, ты готова вычеркнуть меня из своей жизни, но… но я… я, кажется, не готов.

– Почему ты так внезапно изменил свое мнение? – недоверчиво спросила она.

– Не знаю. Просто приближается Рождество.

Кейт непонимающе подняла брови.

– Приближается Рождество, и я понял, что хотел бы получить в подарок только одно – свою семью.

Кейт покачала головой и отвернулась. Я нежно обнял ее за плечи и повернул к себе. В ее глазах читалось желание мне верить.

– Мне ничего не нужно, Кейт, – сказал я, крепче сжимая ее плечи. – Ничего. Ни карьера, ни машины, ни дом. Единственное, что мне нужно, – это ты, Ханна и Лили, потому что…

Я замолчал, испугавшись, что она не поверит моим словам, но мне все равно нужно было это сказать:

– Потому что я люблю вас.

После этих слов мы оба замолчали. Я напряженно следил за выражением ее лица: Кейт смотрела на меня с изумлением. И вдруг я вспомнил: точно так же она смотрела на меня в первые месяцы нашего знакомства, когда я говорил что-нибудь, на ее взгляд, сумасшедшее. От этого взгляда я почувствовал себя увереннее.

– Люблю, Кейт, – прошептал я. – Люблю тебя и не хочу терять.

Она вглядывалась в мое лицо. Что Кейт хотела увидеть? Надежду? Прощение? Покой? Я отпустил ее плечи, и она откинулась на спинку дивана, не сводя с меня внимательного взгляда. А я не рвался разобрать почту или убежать в офис, наоборот: меня до краев переполняла радость. Радость. Не беспокойство, не раздражение, не тревога. На меня впервые за много лет снизошло умиротворение.

Кейт села поудобнее и задумчиво спросила:

– С тобой что-то случилось сегодня вечером?

– Это долгая история, – с улыбкой ответил я.

Мы проговорили полночи.

Мэгги едва дышала, но оставалась в сознании. Сильвия приготовилась поменять лекарство в капельнице: утренняя порция обезболивающего уже подходила к концу, и надо было ставить новую, чтобы хватило на весь вечер. Но Мэгги остановила медсестру, приподняв руку.

– Тебе будет легче, дорогая, – прошептала Сильвия.

– Нет, – неслышно шевельнула губами Мэгги.

– Спасибо, Сильвия, не надо, – вмешался Джек. – Она хочет посмотреть, как дети будут разворачивать подарки, а от лекарства уснет.

– Хорошо.

Сильвия погладила руку Мэгги и поправила шарф у нее на голове.

– На всякий случай я все подготовила, – добавила она, подвешивая упаковку с раствором на штатив капельницы. – Если что, просто откроете зажим, договорились?

Мэгги еле заметно кивнула, и Сильвия улыбнулась.

– Если понадоблюсь, крикните, – сказала она Джеку и скрылась в комнате Рейчел, где обычно коротала время за вышиванием или чтением, чтобы дать возможность Джеку и Мэгги побыть наедине. Последние две недели Сильвия проводила у них по десять-двенадцать часов в день, уходя домой лишь поздно вечером. Через тридцать минут ее дежурство закончится, и Эндрюсы останутся праздновать Рождество в семейном кругу.

Обычно Джек и Мэгги доставали с чердака припрятанные там подарки, когда Натан засыпал. Однако в этом году Джек предложил не ждать до утра, а устроить церемонию вручения подарков накануне. Они с Эвелин завернули и положили под елку немногочисленные подарки, которые смогли купить детям, еще три дня назад.

Эвелин сходила в ванную и принесла дочери ее косметичку: Мэгги совсем ослабла и уже не могла краситься сама, и мать ей помогала. Вот и сейчас Эвелин решила немного освежить макияж, наложенный утром: мягкие серые тени на веки, немного румян на впалые щеки, бежево-розовая помада. Закончив, она припудрила дочери лицо и поднесла зеркальце.

– Спасибо, мама, – слабым голосом поблагодарила Мэгги.

Натан на цыпочках вошел в дом через черный ход и незаметно проскользнул в свою комнату. После обеда он сказал папе, что ему надо сходить к приятелю, живущему через несколько домов. Джек решил, что Натан с другом собрались делать подарки на Рождество, и больше ни о чем не расспрашивал сына. Спустя несколько минут Натан выглянул в коридор, убедился, что там никого нет, и бегом понесся к елке, чтобы положить под нее еще одну коробку с подарком.

Джек готовился к этому вечеру, отчаянно надеясь, что он никогда не наступит. Никакие молитвы не помогали примириться с тем, что это будет их последнее Рождество с Мэгги. После обеда он сидел у кровати жены и наблюдал за тем, как она спит. Разве может умирающая быть такой красавицей? Как он будет просыпаться в этом доме и каждый раз заново осознавать, что ее нет? Джек прислушивался к хриплому дыханию жены. По глазам Сильвии он видел, что осталось недолго, что Мэгги вот-вот уйдет. Двумя днями раньше медсестра усадила Джека в сторонке и поговорила с ним о том, что надо помочь жене уйти – дать ей знать, что все будет в порядке, что ей больше не нужно цепляться за жизнь.

Мэгги проснулась и увидела глаза мужа, в которые влюбилась двенадцать лет назад.

– Я люблю тебя, – шепнула она.

Мэгги и Джеку не хватало времени в сутках, чтобы повторять друг другу эти слова.

– И я люблю тебя, Мэгги, – нежно ответил Джек. – Всегда любил и всегда буду любить.

Она улыбнулась одними глазами. Джек встал, взял в руку ее хрупкие пальцы и прикоснулся к ним губами.

– Твой сломанный «форд-эскорт» принес мне самое большое счастье в жизни, – медленно сказал он.

Глаза Мэгги засияли. Как же ей повезло с мужем! Они поговорили о детях, об Эвелин, о том, что надо будет сделать весной на цветочных клумбах. Джек говорил обо всем, что приходило в голову, запинаясь, с трудом подбирая слова, а Мэгги слушала и улыбалась. Он гладил ее лицо, целовал ей руки, повторял, что любит, пока она не уснула под звук его нежного голоса.