– Нет, не совсем так.

По спине Рахима пробежал холодок. Ему вспомнился тот день, когда его беременную мать срочно повезли в больницу.

– Что это за ответ? Ты или больна, или здорова, третьего не дано. Что случилось? – гневно спросил он.

Она выбросила руки вперед.

– Пожалуйста. Умерь свой пыл.

Он увидел, что Аллегра едва держится на ногах. Подойдя к ней, Рахим положил ей руки на плечи.

– Скажи мне, что происходит, Аллегра. Скажи прямо сейчас.

В глазах Аллегры плескалась такая мука, что она едва сдерживала слезы.

Я не могу… Я не могу сесть в тюрьму, – заикаясь выдавила она.

Рахим нахмурился.

Я не припомню, что угрожал тебе тюрьмой.

Она положила руки ему на грудь и взмолилась:

– Я украла у тебя шкатулку. Как только я перестала посылать чеки, ты появился собственной персоной. Это не простое совпадение. Ты хочешь возмездия за мой проступок…

– Может, да, а может, нет. – Рахим отказывался признаться себе в том, что ждал ее чеков, потому что она сопровождала их записками с раскаянием за совершенное. И он был разочарован, когда письма перестали приходить, будто между ними оборвалась какая-то невидимая связь.

– Зачем ты здесь, Рахим? – спросила она окрепшим голосом.

– Затем, что ты должна ответить за свой поступок. «И затем, что я страстно хочу тебя», – подсказал внутренний голос.

Его руки бессильно упали, словно налитые свинцом, а невысказанные слова ядом разлились внутри. Он вскочил в свой частный самолет и примчался на встречу с ней за тысячи километров. Он уподобился отцу, который разрушил страну из-за страстной любви к жене. Рахим отошел к окну.

Нет, он не отец. Халид Аль-Хади позволил, чтобы так называемая любовь отравила его до такой степени, что он не мог нормально жить, когда источник любви погиб в родовых муках. Ни королевство, ни сын-первенец не смогли вытащить его из пучины отчаяния. Отец превратился в ходячего призрака, которого можно было заживо похоронить рядом с женой и не рожденным сыном.

Рахиму потребовались долгие годы, чтобы понять, что в сердце отца просто не осталось места для сына. Скорбь по умершей жене поработила его целиком.

Нет, он не такой, как его отец. Он никогда так страстно не хотел женщину, чтобы отказаться ради нее от всего на свете.

– Рахим?

Оторвавшись от размышлений, он повернулся к Аллегре.

– Я приехал разобраться с тобой. Думаешь, тебе сойдет с рук твой безобразный поступок? Ты ошибаешься.

Аллегра посерела.

– Нет, пожалуйста… – Она покачнулась. Выругавшись, Рахим подскочил к ней, едва успев подхватить ее, чтобы она не упала. Он поднял ее на руки и перенес на диван. Ему пришло в голову, что она так и не ответила на его вопрос о болезни.

Застонав, Аллегра попыталась приподняться. Но Рахим остановил ее.

– Лежи, – приказал он. – Я принесу тебе воды, и ты расскажешь мне, что с тобой происходит. Тебе бы в постели лежать, а не разъезжать по международным конференциям.

Аллегра хотела было возразить, но сочла за лучшее промолчать и только кивнула в знак согласия.

Он поднялся с дивана, подошел к бару и налил стакан воды. Она села и маленькими глотками пила воду, беспокойно следя за ним глазами, пока он не уселся на кофейный столик напротив нее.

– Ну теперь скажи мне, что с тобой.

Пока он нес ее к дивану, ее волосы рассыпались из пучка и сейчас обрамляли ее лицо шоколадными локонами. Рахим, сжав зубы, боролся с непреодолимым желанием обнять и успокоить ее. Он пытался внушить себе, что он прав, а она нет. Пока боролся со своими эмоциями, он не расслышал ее шепота.

– Что ты сказала? – переспросил он.

– Я сказала, что не больна, но не могу оказаться в тюрьме, потому что беременна, – с отчаянием сказала она. – Я ношу твоего ребенка, Рахим.

Сделав это жизненно важное признание, Аллегра затаила дыхание в ожидании вселенской катастрофы. В конце концов, кому понравится, когда незнакомка с сомнительной репутацией вдруг объявляет, что через семь месяцев родит от тебя ребенка?

Аллегра еще не оправилась от шока, когда увидела Рахима, сидящего в первом ряду конференц-зала в безупречном дизайнерском костюме-тройке и буравящего ее испепеляющим взглядом.

Она читала доклад, зная, что ей предстоит эпохальная битва за выживание. Это было тяжелое испытание.

Так ей, по крайней мере, казалось до настоящего момента.

В гостиной повисло тяжелое молчание. Похолодев от страха, Аллегра подняла на Рахима глаза и попросила:

– Скажи же что-нибудь. Пожалуйста.

Его лицо пепельного цвета было похоже на маску, живыми оставались только глаза. Он посмотрел ей в глаза, потом перевел взгляд на ее живот.

– Значит, ты беременна, – бесстрастно констатировал он. – И это мой ребенок. Мой наследник.

– Д-Да.

Вскочив на ноги, он сорвал с себя пиджак и жилет, бросил их на стул, ослабил галстук. Рахим нахмурил лоб, отчего жесткое, надменное лицо приобрело грозное выражение.

– Мы с тобой зачали ребенка два месяца назад… и когда же ты собиралась сообщить мне об этом? – Твердая линия рта изогнулась в усмешке, а глаза, как два черных омута, уставились на нее, вселяя ужас.

Аллегра нервно облизала губы.

– Я планировала связаться с тобой после конференции.

– Значит, в течение восьми недель в твоем плотном графике не нашлось времени, чтобы сообщить такую новость отцу ребенка? – буравя ее гневным взглядом спросил Рахим.

– Я сама только месяц назад узнала, – возразила она.

Он недоверчиво покачал головой.

– Это был твой план? – раздраженно спросил он. Она потрясенно ахнула.

Нет!

– Стало быть, мы пали жертвой ненадежной контрацепции, попав в тот жалкий один процент, не гарантирующий полную защиту, – констатировал Рахим. – И тем не менее, Аллегра, ты знала о беременности целый месяц.

– Уверяю тебя, это был чертовски трудный месяц, – помимо воли сказала она. – Я побывала в аду.

– Опиши мне, пожалуйста, ад, – мягко попросил он.

Несмотря на все безумие ситуации, пульс Аллегры учащенно забился от экзотической интонации вопроса.

– Что ты хочешь узнать, помимо того, что меня сутками тошнило и я испытывала нестерпимые муки совести за кражу и страх по поводу твоей реакции на сообщение о ребенке?

– Объясни, почему не сообщила мне о ребенке, как только узнала о беременности?

– Как насчет моих сомнений, что я не смогу стать хорошей матерью?