получили официальное свидетельство о прекращении брака. Чемоданы Веры уже были собраны, уговоры и доводы остаться на «Вилле Рено» решительно отвергнуты, и в тот же день она села на поезд, пообещав Ванде Федоровне прислать открытку из Гельсингфорса.

Владимир Федорович почти не выходил из своей комнаты, а когда выходил, не расставался с газетой, делая вид, что читает. Чтобы поднять дух покинутого мужа, Нежинская придумала устроить маскарад и собрать у себя всех знакомых и соседей. На пошив костюмов было отведено две недели, и молодежь по совету Ольги Владимировны Щепанской обратилась к портнихам Коноваловым, проживающим в Новой деревне.

Вдова Коновалова и ее дочь Лиза сильно нуждались в деньгах и охотно взялись за большой заказ. Дочери едва минуло двадцать три года, но мастерицей она была не менее искусной, чем мать. Она специально приходила на «Виллу Рено» снимать мерки и понравилась даже Лене Оржельской, чье мнение о представителях, а в особенности представительницах местного дачного сообщества редко оказывалось лестным. Портнихам предстояло пошить костюмы библейских персонажей по эскизам Маруси. Идею встретили с большим воодушевлением.

– Я наряжусь Юдифью, – объявила Лена. – И у меня есть один Олоферн19 на примете, – с этими словами она подмигнула Аде, которая догадалась, что речь идет о Калиновском.

Сама Маруся вызвалась быть Вирсавией20 и тут же добавила:

– Разумеется, Оскар – царь Давид.

Оржельский, вокруг которого в этот момент кружилась Лиза с портновской лентой и булавками, гордо выпятил грудь, а потом украдкой послал портнихе воздушный поцелуй.

– Можно я буду Марией Магдалиной? – робко спросила Таня.

– А тебе не рановато становиться блудницей? – рассмеялась полька.

Таня залилась краской и, потупившись, пробормотала:

– Она же всюду следовала за Христом… И первая увидела Его воскресшим…

– Не слушайте панну Лену, Татьяна Николаевна, – поддержал ее Владимир Щепанский. – Мария Магдалина – святая жена-мироносица. К вам подходит идеально. А я, раз уж царь Давид занят, наряжусь царем Соломоном.

Мерки снимались в гостиной флигеля. Маруся обернулась к окну, у которого в креслах сидели с газетами Владимир Федорович и Додо.

– Додо, конечно же, Понтий Пилат. Я так решила, не спорьте! А ты, дядя? Кем ты хочешь быть?

Все посмотрели на Шпергазе. Владимир Федорович отложил газету и сделал страдальческое лицо.

– Увольте меня, барышни. Соорудите вместо меня голову Иоанна Крестителя на блюде, а я останусь дома.

– Так не пойдет, дядя, – серьезно сказала Таня.

– Итак, ты – Иоанн Предтеча. И тебе не удастся отсидеться дома, – заявила Маруся тоном, не терпящим возражений. – Юлия Сергеевна весь маскарад затеяла ради тебя.

– Ну хорошо, – сдался Владимир Федорович и обратился к Аде, до сих пор молчавшей. – Любопытно, кем себя видите вы, Ада Михайловна?

Додо взглянул на нее поверх газеты – ему тоже было любопытно.

– Пожалуй, женой Лота, – задумчиво ответила она. – Я бы непременно оглянулась, чтобы в последний раз увидеть дом, даже если его обитатели навлекли на себя гнев Господень.

Лена покачала головой с притворным упреком:

– Душка, ты же помнишь, что жителей Содома и Гоморры покарали за распутство?

К ее удивлению, Ада почему-то покраснела и ничего не ответила.

Когда Лиза закончила снимать последние мерки, Марусю осенила идея:

– Елизавета Петровна, вам тоже нужен костюм! Идемте на маскарад вместе с нами!

– Да-да, Лизанька! Решено, – подхватила Лена, – вы идете на маскарад к Нежинской. И даже не вздумайте отказываться.

В Лизе набожность и доброта соседствовали с невероятной смешливостью и полнейшим отсутствием застенчивости. Очевидно, эти качества и подкупили польку, которая во всеуслышание объявила себя ее подругой и покровительницей.

Лиза не стала ломаться.

– Коли так, я буду Саломеей, – сказала она, и ее переливчатый смех разлетелся по флигелю.

Через десять дней костюмы были готовы. Недостающие детали и украшения нашлись в сундуке старой Ванды. После примерки, проводив Лизу, Маруся спросила Оскара:

– Что вы думаете о нашей портнихе?

Поляк плотоядно облизнулся:

– Я нахожу ее весьма аппетитной.

– Фу, какой вы пошлый.

– У нее большой рот и слишком полные губы, – с легкой неприязнью заметила Таня, – как у жабы.

– Вы ничего не понимаете, Танечка, – ухмыльнулся Оскар. – Любой мужчина, увидев такие губки, захочет их поцеловать.

Аде не понравился тон Оржельского и направление, которое принимал разговор, и она вышла на крыльцо. Владимир Федорович и Додо вышли следом. В душном воздухе лениво жужжали пчелы, небо в просветах крон сквозило обжигающей синевой.

– Пан Оржельский – наш постоялец, но иногда мне хочется слегка подпортить его смазливую физиономию. Простите, Ада Михайловна, – отвесив легкий поклон, Владимир Федорович направился к каскаду прудов.

Додо сокрушенно покачал головой:

– По-моему, Щепанский – весьма достойный молодой человек. Отчего барышни выбирают вертопрахов?

– Думаете, Маруся будет несчастлива с Оскаром?

– А вы так не думаете?

Ада в ответ загадочно улыбнулась:

– Какое полезное качество – терпение. Вы не находите? Мне кажется, Владимиру Щепанскому стоит им запастись.

Все последние дни лета дачники жили предвкушением бала-маскарада в честь открытия осеннего сезона. Кроме дефиле масок в саду поэтессы, в программе были заявлены танцы и, конечно же, присуждение призов за лучшие костюмы. В жюри вошли старик Шпергазе, сама Нежинская и господин Бательт, сосед, у которого зимой нанимали сани. Ажитация нарастала, и вот наконец наступил день, которого все ждали.

Солнце встало над поселком, яркое не по сезону, как будто осень тоже вздумала прийти на маскарад – в обличье затянувшегося лета. По улочкам Келломяк пешком и в пролетках к бывшей даче Юхневича стекались жители, которым в последнее время так недоставало праздника. Одни смогли себе позволить специально пошить костюмы, другие облачились в наряды из прежней, петербургской жизни. Увы, несмотря на все старания Юлии Сергеевны, ее бал был лишь иллюзией той блистательной жизни, той эпохи и той России, которая запечатлелась в их памяти.

Быть может, поэтому жену Лота не обмануло всеобщее веселье. Она незаметно удалилась из сада в дом, вышла на балкон и долгое время неподвижно смотрела на море, так что наблюдавшему за ней Понтию Пилату стало казаться, что она действительно превратилась в соляной столп.

– Можно вас, барышня? И вас, сударь, тоже.

Ада обернулась. Обернулся и Додо. Экономка Дуня, стоявшая в дверях, жестом поманила их к себе. Ада прошла с балкона в комнату, бросив быстрый взгляд на Брискина. Давно ли он тут?

Притворив дверь и не глядя на господ, Дуня затараторила:

– Вы давеча изволили говорить с Марией Ивановной про полюбовницу ее папеньки. И про то, что Зинаида Алексеевна ту девицу, утопленницу, загубила. Так вот не могла она этого сделать.

– Почему?

– Не могла и всё. Незачем ей было ту девицу