Скромный одноэтажный дом Коноваловых виднелся из-за штакетника на прибрежной дороге. Мать Лизы, Ирина Александровна, потерявшая мужа в начале Великой войны, была еще совсем молодой женщиной, но выглядела усталой и рано постаревшей. Она действительно обрадовалась гостям, сразу поставила самовар, накрыла старый рассохшийся стол накрахмаленной скатертью, достала мед и тихонько осведомилась у Лизы, не стыдно ли угощать «господина Шпергаза» позавчерашним хлебом.

Обстановка в комнатах, хоть и бедная, свидетельствовала о домовитости хозяек, их любви к порядку и чистоте. Ада обратила внимание на две швейные машинки «Зингер» и горы обрезков ткани, которые портнихи предусмотрительно не выбрасывали, чтобы использовать для отделки в следующих заказах.

Владимир Федорович, уставший от сочувственных взглядов домочадцев, всякий раз замолкавших при его появлении, впервые за последний месяц почувствовал себя легко и вел непринужденную беседу с Ириной Александровной. Лиза и Ада переглядывались и время от времени хихикали. В доме не было электричества, чай пили при свете двух керосиновых ламп под шум дождя и завывание ветра. Гроза удалялась вглубь перешейка.

– Лизанька рассказала, что у вас в пансионате живут поляки, а еще еврей, господин Брискин. Мой муж говорил, что все евреи – революционеры. А в газетах писали, что еврейские революционеры стреляют в православные крестные ходы.

– Вам совершенно не о чем волноваться, милейшая Ирина Александровна, – улыбаясь, ответил Владимир Федорович. – Наш Брискин – крещеный еврей и к тому же монархист. А что до поляков, уверен, они не предпримут попыток обратить Елизавету Петровну в католичество.

– Слава богу! Уж больно эта польская панна прилепилась к Лизаньке. Учит ее, что отдать девство до брака – не грех.

– Неправда, мама! – вспыхнула Лиза. – Зачем ты меня перед Владимиром Федоровичем позоришь? Ничему дурному панна Лена меня не учила. Она лишь объяснила, как понять, что любовь – настоящая. Коли жалко своей девичьей чести для любимого, то никакая это не любовь, а пустая романтическая увлеченность. Но, – Лиза с беспокойством покосилась на Аду, – я вовсе не собиралась проверять, так ли это.

– Видит Бог, дорогая, я воспитывала тебя в добродетели…

Слова Лизы навели Аду совсем на другие мысли. Она вспомнила, как Додо обнимал ее во время танца. Его глаза были темными, как штормовое небо, и отголоски этого шторма заставляли Аду трепетать в его объятиях. Воспоминание оказалось столь ярким, что она встала и отошла к окну, чтобы скрыть волнение. Снаружи было тихо.

– Дождь перестал. Нам пора возвращаться.

– Да-да, – встрепенулся Владимир Федорович, – на дворе совсем темно, и, кажется, мы пропустили ужин. Сестра и матушка, верно, места себе не находят. Мы ведь никому не сказали, куда ушли: не собирались задерживаться.

Ирина Александровна и Лиза вышли на крыльцо проводить гостей.

– Простите за скромное угощение, – в который раз повторила вдова. – Не откажитесь отобедать у нас на Малую Пречистую26. Мы Лизанькин браслет продадим и уж тогда накроем стол как подобает.

– Господь с вами, Ирина Александровна, не нужно ради нас идти на такие жертвы. Позвольте нам самим прийти с гостинцами.

Владимир Федорович с дежурной учтивостью поцеловал ручку хозяйки, а когда подошел к Лизе, в его взгляде появилась какая-то особенная, затаенная нежность. Вероятно, он сам еще ничего не понял, но Ада, перехватив его взгляд, поспешно отвернулась, пряча улыбку. Она обняла новую подругу и следом за Владимиром Федоровичем шагнула в промозглую мглу осенней ночи.

На Приморском шоссе им не попалось ни одной повозки, так что пришлось возвращаться пешком. Оба пребывали в мечтательном настроении и всю дорогу молчали, думая о своем.

Фонарные столбы разлиновали Морскую улицу черными тенями. Тень иной формы, отличная от прочих, вдруг пришла в движение прямо перед «Виллой Рено»: мужская фигура перемещалась вдоль забора бывшей дачи Юхневича. Владимир Федорович резко остановился, на всякий случай заслонив Аду, но она уже узнала мужчину в соломенном канотье и негромко окликнула:

– Додо!

– Действительно, Додо, – признал и Владимир Федорович. – Что вы здесь делаете в такой час?

Брискин вышел на свет, заслоняя глаза рукой.

– Все вас потеряли. Я хотел было вас искать, вышел на улицу, а куда идти – не знаю. И тут мне показалось, что у Нежинской кто-то кричит: «Помогите». Крикнули – и тишина.

Владимир Федорович с сомнением оглядел забор и черневшие позади него ели, полностью скрывающие дом.

– Так показалось или нет?

– Нет, – твердо сказал Додо и с ловкостью кота перемахнул через штакетник.

В следующую минуту он открыл калитку изнутри, впустив Аду и Владимира Федоровича в соседский сад.

На даче, погруженной в глубокий сон, даже птицы молчали. Тем не менее Додо решил обойти дом и, вернувшись, сообщил:

– В библиотеке горит свет.

– А на балконе открыта дверь, – добавила Ада. – Это странно: ночи уже холодные, впору печку топить.

Владимир Федорович сложил руки рупором и крикнул:

– Юлия Сергеевна! Юлия Сергеевна! Вы не спите?

Ответа не последовало.

– Давайте войдем, – предложил Додо.

Дачники обычно не запирали двери, так что проникнуть в дом поэтессы не составило труда. Владимир Федорович снова позвал Нежинскую, и снова ответом была тишина. Они поднялись на второй этаж. Свет из распахнутой двери библиотеки освещал коридор и комнату, из которой можно было выйти на балкон. Оттуда тянуло холодом.

– Что это? – испуганно произнесла Ада, отчего-то шепотом.

Мужчины посмотрели под ноги и переглянулись. Через коридор из библиотеки в гостиную тянулся влажный темный след. Додо нащупал выключатель. В свете электрической лампы все трое одновременно увидели на полу у балконной двери скорчившуюся женщину. Она лежала неподвижно в луже рвоты. След рвоты и иных непроизвольных выделений тянулся за несчастной по паркету. Додо в два прыжка оказался подле нее и перевернул на спину.

Дуня, пронеслось в голове Ады. Обычно бледное лицо экономки теперь было пунцовым, губы посинели, бледно-рыжие волосы прилипли к вспотевшему лбу. Почти бесцветные глаза без всякого выражения уставились в потолок.

Ада метнулась в библиотеку. У одного из кресел на полу стоял стакан и бутылка с прозрачной мутноватой жидкостью на дне – точно такая, как та, что Додо прятал в ее комоде. А ведь Юлия Сергеевна как-то жаловалась, что экономка покупает водку у контрабандистов! Тайник Дуни обнаружился тут же – несколько книг с нижней полки были вынуты и лежали рядом со шкафом. Наклонившись, Ада поняла, что в глубине стеллажа, за книгами, можно было спрятать бутылку.

Она вернулась в гостиную. Додо сидел на корточках возле Дуни, пытаясь нащупать пульс. Владимир Федорович от потрясения совершенно оцепенел.

– Она п-пила водку, – с трудом выговорила Ада, так сильно ее трясло.

– Сода! – наконец опомнился Владимир Федорович. – Чайная ложка на стакан воды… Сейчас принесу.