— Прекрасно, отец. Я вижу, ты ни о чем не собираешься спрашивать, поэтому мне придется рассказать о ней самому. Я тебе очень многим обязан, и, уверен, Сирена согласилась бы с этими словами. Однако более всего я сейчас хочу, чтобы ты понял: посредником я быть не намерен. Что же касается Сирены, то она, кажется, вполне владеет ситуацией. Ей прекрасно известно, что ты похитил все ее состояние. Я бы с радостью с ней остался и, если надо, работал бы, сбивая пальцы в кровь, но этого не захотела Сирена. Правда же заключается в том, отец, — с откровенно циничным нажимом на слове «отец» сказал Калеб, — что милая мачеха не переносит моего вида. Я слишком сильно, во всяком случае лицом, напоминаю ей тебя. Впрочем, со временем это может перемениться. Хотелось бы верить, по крайней мере. Но пока… нет, я не могу видеть, как она страдает. Я люблю Сирену, а ты у меня ее отнял!

Риган сделал еще один глоток эля и с резким стуком опустил кружку на стол, отвернувшись при этом в сторону, чтобы не смотреть в полные горечи глаза сына.

— Да, ты отнял нечто такое, что никогда не может быт заменено! Ты говорил ей, что любишь, а потом взял и расторг брак, заодно похитив и деньги. Я никогда не смогу простить тебя за то, как ты с ней обошелся.

— Черт возьми, мальчишка! — взревел Ригана, не обращая внимания на обращенные к ним любопытные взгляды. — Что значит «никогда»? Ты же прекрасно знаешь, что с Сиреной все будет в порядке. Зачем продолжать эту канитель?

В Калебе вспыхнул сильный гнев, заставивший его забыть о том, что Риган был его отцом. Рука юноши сомкнулась на запястье отца. Калеб почувствовал страшное напряжение, подобно разряду молнии пробежавшее между ними.

— Я видел, как страдала Сирена в руках пиратов, — процедил он сквозь зубы. — Я был свидетелем того, как они изувечили и потом убили ее сестру. Я видел, как горевала Сирена, когда умер ее дядя. Это именно я принес ей изодранную вонючую рубашку, чтобы она могла прикрыть наготу. И все же все эти физические оскорбления были ничто в сравнении с тем унижением, которое она пережила благодаря тебе!

Риган отпрянул назад, чувствуя, что совесть его изъязвлена упреками, которыми осыпал его Калеб. Однако он не видел способа объяснить парню, что именно произошло между ним и супругой.

— Но все-таки на чьей ты стороне? — спросил Риган грубо.

— Ни на чьей. Но есть тут кое-что, о чем тебе следовало бы знать. Пока я готовил судно к выходу из порта, мне довелось краем уха услышать одну довольно занятную сплетню. Я узнал, что предприимчивая команда Сирены додумалась установить цену за твою голову. Учитывая, как ты поступил с их капитаном, ни один из них и глазом не моргнет, увидав твою отсеченную башку. И, насколько я могу судить, сделки, заключенные между людьми «дна», куда более надежны, чем торжественные законные соглашения, писанные на гербовой бумаге. Даже у воров и головорезов есть свой кодекс чести, дорогой отец… Впрочем, это совсем не то, что я собирался тебе сказать. Я преспокойно потягивал себе пенистое ячменное пиво в одной из таверн Кадиса, когда мне открылось, что согласно закону — такова техническая сторона дела — Сирена обладает правами не только на капиталы своей матери, но также на сбережения сестры и Тео Хуана. Состояние же Вальдесов в сотни раз больше, чем состояние семьи Кордес. Так что, сам понимаешь, Сирена далека от нищеты. И я позволю себе, как сын отцу, дать тебе один маленький совет, — тут Калеб стал говорить тише: — Однажды ты уже недооценил Сирену, на этот раз подобная беспечность с твоей стороны будет выглядеть очень глупо.

— Ты мне рассказываешь все это, а после смеешь утверждать, что ни на чьей стороне не находишься! Ты что, меня за дурака считаешь?

Калеб откинул голову и разразился таким громким смехом, что Ригана покоробило. Он изумленно посмотрел на сына, словно увидел призрак.

— Несколько лет назад Сирена уже дала тебе ответ на подобный вопрос. Ты что, хочешь, чтобы я освежил это в твоей памяти?

— Калеб, давай придерживаться фактов и только фактов. Деньги, взятые мной у Сирены, вложены в дело. Каждый месяц, первого числа, я обязан выплачивать ей двадцать процентов с прибыли плюс весьма приличную сумму за долевое участие, начисляемую непосредственно на основной капитал.

— Ты невероятно щедр, отец, — ухмыльнулся Калеб. — Как говорит Сирена, ты отстранил ее от дел и выплачиваешь ей пенсион из ее же собственных денег.

— Послушай меня хорошенько, ты, молодой идиот! Если бы я не распорядился богатством Сирены, это сделали бы за меня испанские власти. Испания — страна, которую вечно будут терзать перевороты, восстания и так далее. Пока что Сирена на твердом законном основании может рассчитывать на аккуратные выплаты вполне приличных сумм. А если бы ее имуществом завладело испанское правительство, она не имела бы ничего! Это мне, мне придется работать по двадцать часов в сутки, чтобы дело выжило. Это я смогу руководить фирмой. Мой отец основал голландскую компанию в Ост-Индии, а потом, уже моими трудами, торговля расширилась, сделавшись тем, чем является сегодня. Скажи, кто лучше меня мог бы распорядиться делами Сирены? Перевод этих денег на мое имя сделан всего лишь ради нашей обоюдной выгоды.

— Все, что ты говоришь, могло бы быть правдой, — заметил Калеб, — если бы ты по-прежнему был женат на Сирене.

Калеб встал из-за стола так резко, что едва не опрокинул скамейку.

— Отец, в моих глазах ты все-таки вор, укравший деньги у Сирены. И это единственное, что настраивает меня против тебя.

Смерив Ригана ледяным взглядом, молодой человек швырнул на стойку несколько монет и, повернувшись на каблуках, направился к выходу, оставляя отца согнувшимся над кружкой эля.

Ван дер Рис сидел почти неподвижно, вновь и вновь восстанавливая в памяти разговор с Калебом. Итак, Сирена в Испании. Наконец-то она оставила крохотную могилку сына. Странно, все ангелы рая не смогли бы убедить его, Ригана, что Сирена когда-нибудь покинет Батавию. Он действовал слишком торопливо и необдуманно. Ну почему бы ему не подождать немного, как того просила она, Сирена, красавица с горящими изумрудными глазами и дивной шелковистой кожей, с волосами цвета воронова крыла? Как только в голове Ригана закружились эти мысли, грудь его, казалось, кто-то крепко стянул стальным обручем.

Загорелая рука проникла под жилет, извлекла оттуда некую бумагу, аппетитно хрустевшую при разворачивании. Риган, сощурившись, изучал документ. Он был вполне законным, составленным в форме обязательства: помимо тех двадцати процентов с прибыли, что выторговывал Арройя, в бумаге оговаривалось, что Сирена должна получать каждые три месяца половину всего дохода. И прежде чем капитал вновь будет пущен в оборот, ее деньги следовало полностью перечислить на отдельный счет. Это была собственная идея Ригана, ни один испанец ни за что бы до этого не додумался. Когда его дело станет процветающим — в том, что это неминуемо произойдет, Риган не сомневался, — Сирена получит равные права с ним. И почему он не показал документ Калебу? Да потому, отвечал сам себе ван дер Рис, что Калеб просто не поверил бы ему, подумал бы, что это очередной трюк, надувательство…