Риган окинул взглядом пивную и испугался, увидев, что его сын не ушел, а сидит в компании каких-то матросов. Калеб заказал себе рома и одним глотком осушил стакан. Потом заказал вторую порцию, потом третью. Матросы выставили со своей стороны целую бутылку, а тем временем какая-то девка шлепнулась Калебу на колени и, мерзко хихикая, припала к его уху. Парень улыбнулся, сказал что-то в ответ, и потаскушка захихикала громче прежнего. У Ригана все заклокотало внутри, когда он увидел, как тонкая, изящная рука Калеба скользнула за ее низко вырезанный лиф.

Осушив очередную кружку, парень осмелел настолько, что полез девице под юбки. Та прижалась еще теснее и осторожно указала пальчиком на самый дальний угол пивной, где была лестница на второй этаж. Калеб запрокинул голову и разразился громовым хохотом. Ригану хотелось схватить сына за шиворот и встряхнуть хорошенько, когда он увидел, как этот щенок взбирается по лестнице и на плечо его склонилась рыжекудрая головенка.

Вне себя от злости Риган расплатился по счету и вышел из пивной, задавшись вопросом, каждому ли отцу доводилось, глядя на своего сына, узнавать самого себя в молодости. Ван дер Рис поразился тому, что не знает толком, почему его так раздосадовало поведение Калеба: потому ли, что он хотел удержать парня от ошибок и глупостей, которых сам когда-то наделал, или потому, что жалел о собственной давно прошедшей молодости?

* * *

Когда Сирена вышла из своей каюты в сопровождении фрау Хольц, команда выразила восторг дружным свистом. Следуя последней моде, Сирена надела длинное, плотно облегающее тело платье из золотисто-желтого шелка. Плотные кружевные ленты от глубокого выреза на груди сбегали книзу. Ими также оторочены были манжеты украшенных буфами рукавов. После того как она неделями не вылезала из хромовых сапог, носить легкие лакированные туфельки на высоких каблуках — чуть более насыщенного цвета, нежели платье, — было для нее настоящим удовольствием. Она чувствовала себя танцовщицей. Ей нравилось, как лукаво выглядывают эти туфельки из-под мягко шуршащих нижних юбок. Выбранный в соответствии с французской модой наряд очень освежал Сирену после того громоздкого и грубого тряпья, которое было принято носить на находящейся под голландским владычеством Яве.

Когда фрау Хольц увидела платья, заказанные еще в Кадисе, перед отплытием в Англию, ее госпожой, то лишь неодобрительно фыркнула и твердо заявила, что сама она и впредь будет носить строгую, глухую одежду в голландском стиле.

— А это все, — нахмурилась экономка, — слишком напоминает наряды некой белокурой немки.

Фрау Хольц имела в виду Гретхен Линденрайх, чья мелкая, тщеславная душонка и отсутствие моральных принципов были хорошо известны обеим женщинам.

— Ну нет, мои платья совсем не такие, как те, которые носила эта неряха. Хоть она и вскружила голову Ригану, ей все же следовало быть чуточку поумнее, как мне кажется. А что касается новых заказов, то я сделал их по совету одного портного, который уверял меня, что все модницы в Англии носят нечто подобное. Возможно, в моем теперешнем положении есть свои преимущества, а раз так, то любыми способами я попытаюсь их использовать, и если полезно будет выставить напоказ кусочек обнаженного тела или подчеркнуть те или иные выпуклости фигуры, то почему бы не сделать этого?

Сирена предпочла проигнорировать выражение лица фрау Хольц. Молодая женщина зачесала назад волосы и, заплетя их в косу, сложила венком на затылке. Лишь тонкая челка и несколько непослушных локонов игриво ниспадали ей на лоб. Заломив углом широкополую шляпу с бронзово-атласным отливом и примерив несколько перьев перед тем, как надежно приколоть их к тулье булавкой, Сирена взяла в руки перчатки и повернулась к фрау Хольц, чтобы посмотреть, какой эффект произвела она на чопорную домоправительницу.

— Ну что, я все так же напоминаю вам Гретхен?

Фрау Хольц мгновенно отвела взгляд, не желая, чтобы Сирена приставала к ней с расспросами. Старушка хотела всего лишь сказать, что хотя госпожа, в отличие от Гретхен Линденрайх, несомненно, настоящая леди, но в глазах у нее все же есть нечто такое, что напоминает о бывшей любовнице Ригана, — голодное выражение, что ли…

— Как может возница видеть, куда нас везти, если кругом такой мрак? — раздраженно осведомилась домоправительница. — Попомните мое слово, госпожа, кончится тем, что мы найдем свою смерть на этих улицах, — простонала она, поправляя седые волосы, когда колеса экипажа дико загромыхали в разбитых колеях. — Вот, значит, на что похож Лондон! Все такое мокрое, такое холодное! У меня уже начинают ныть кости.

У Сирены тоже было неважное настроение, и на жалобы экономки она отвечала весьма прохладно:

— Насколько я помню, жара и яркий солнечный свет в Кадисе вам также пришлись не по вкусу. Может, мне следует отослать вас обратно на Яву? Если вы настаиваете, я велю кучеру остановиться, и вы отправитесь на корабль пешком.

Фрау Хольц поглядела в закопченное окно экипажа и тотчас пересмотрела свое решение.

— Нет, не надо, — проворчала фрау Хольц. — Госпожа не должна прогуливаться одна по этому отвратительному городу.

Было около шести вечера, когда экипаж свернул на Темз-стрит, тянувшуюся параллельно одноименной реке. Лондон был стар, потрепан, полон неясных злобных намеков, но при этом обладал своеобразной упадочной красотой. По узким немощеным улицам текли сточные воды, желоба для которых были иногда устроены не вдоль цоколей, а прямо посередине тротуара. Дома тяжко клонились друг к другу, почти срастаясь верхними этажами, что создавало постоянный недостаток воздуха и света. Темз-стрит через равные промежутки была размечена обшарпанными, в порезах и шрамах, столбами, служившими для того, чтобы отделять уличное движение от пешеходных дорожек.

Серое небо было исколото шпилями церквей, и мелодичный звон колоколов смешивался с уличным гамом и грохотом. Центром городской жизни являлись бесчисленные гостиницы и пивные, отмеченные ярко раскрашенными, качающимися на ветру вывесками с нарисованными на них круглоглазыми совами, голубыми быками, чеканными изображениями золотых львов в разнообразных видах — со щитом, например, или с мечом.

Из труб валил густой черный дым. Курились смрадные мыловарни. Однако невосприимчивые к зловонию нищие, уличные певцы, калеки жарко спорили из-за медяков, небрежно бросаемых им тщательно завитыми дамами и джентльменами в шелковых чулках. Миловидные ливрейные лакеи несли на плечах портшезы и паланкины, в чьих складчатых драпировках можно было рассмотреть на миг выглянувшие лица особ высшего общества. Часто по Лондону быстрее было передвигаться пешком, хотя это и грозило тысячью опасностей. Движение то и дело останавливалось то из-за перевернувшейся телеги, то из-за религиозной процессии, направляющейся к одной из церквей, которые торчали, казалось, на каждом углу этого мрачного города.

По мере того как их экипаж продвигался по Темз-стрит, Сирена все глубже проникалась ритмом Лондона, увлеченно рассматривая сквозь закопченное стекло окрестные виды. Внезапно ее внимание привлекла вывеска над дверью углового здания, которая гласила: «Импорт-экспорт, Р. ван дер Рис».