Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А мне кажется или вы действительно меня избегаете? – Вита очень точно повторила его интонацию.
– Не кажется.
– И почему вы меня избегаете?
– Потому что это неправильно.
– Что именно?
– Наши с вами отношения.
– Отношения?! – Вита подняла брови. – У нас с вами нет никаких «отношений». Чего вы так боитесь?
Сергей опустил голову. Его страшно поразило, что Вита разговаривает с ним совершенно бестрепетно – на равных. Словно имеет на это полное право.
– Вы что, женаты? – вдруг спросила она. – И у вас трое детей? Двое в Пензе и один на Камчатке?
– Нет, я не женат. – Сергей невольно усмехнулся, вспомнив бойкую героиню фильма «Укротительница тигров», которую цитировала Вита. – И детей у меня нет.
– Тогда что? Я слишком молода для вас?
– Это я слишком стар, Вита.
– Сколько вам? Сорок? Сорок два?
– Почти сорок пять. Но порой кажется, что все семьдесят.
– Ну да, как же я не подумала!
Вита шагнула к нему и погладила по щеке.
– Не надо, – тихо попросил он, но Вита не слушала.
– Конечно, вы же воевали! И в лагере были… Милый мой, бедный. И теперь вы боитесь поверить, что можете быть счастливы? Вы этого боитесь, да?
– Да. И этого тоже.
– А что еще? Разница в возрасте меня совсем не волнует. Что такое непреодолимое стоит между нами?
– Между мной и вами – ничего.
– Между вами и моим отцом, да?
– Вы правы. Но я… Я не готов об этом говорить. Пока.
– Что же это может быть?..
– Вита! Я прошу вас!
– Хорошо-хорошо, я не стану допытываться. Вы сами мне расскажете, да? Когда будете готовы. Я подожду. Но я умоляю: не отказывайтесь от меня! Пожалуйста! Что бы оно ни было – я на вашей стороне. Потому что… я люблю вас… больше жизни…
Вита заплакала и обняла Сергея изо всех сил.
– Вы сами не понимаете, что говорите… – У него на глазах тоже невольно выступили слезы. – Господи, Вита! Не плачьте, моя хорошая, не надо! Не стою я этого.
– Нет, стоите! – упрямо сказала Вита, всхлипывая.
Сергей поцеловал ее пепельную макушку и прошептал:
– Я скучал. Очень сильно.
Страшное напряжение, в котором они оба пребывали последнее время, совсем ушло, и снова возникло то хрупкое ощущение неимоверной близости, возникшее было осенью – над лужей, полной облаков. Вита подняла голову – ее глаза с еще сверкающими в них слезами сияли от счастья:
– Я тоже! А вы думали обо мне?
– Каждую минуту! Я… Я люблю вас! – в полном самозабвении воскликнул Сергей и поцеловал несколько раз ее сияющее личико: висок, на котором обнаружилась крошечная родинка, несказанно его умилившая, потом ее горячие щеки и, наконец, губы, сначала очень легко и нежно, а потом, не сдержавшись, со всей страстью, с силой прижав Виту к себе. Она была теплая, живая, податливая и словно таяла в его руках – струилась, обволакивала, проникала вглубь…
Сергей отстранился, Вита медленно подняла ресницы и взглянула на него затуманенным взором.
– Напугал? – нежно спросил он.
Вита не отвечала, растерянно глядя на него широко открытыми глазами, потом медленно моргнула. «А-а, черт побери все на свете!» – подумал Сергей и поцеловал ее еще раз. А потом просто держал в объятиях, постепенно выводя и себя, и Виту из этого опьянения любви, а сам пытался вспомнить: когда он последний раз так обнимал и целовал женщину? Давно… Очень давно. А может, и никогда.
– Хотите… Хотите, я прямо сейчас уйду с вами? Куда угодно! – тихо спросила Вита, и Сергей окончательно опомнился.
– Нет, душа моя! Мы не можем так поступить с вашим отцом.
Он, чуть нахмурясь, смотрел на Виту и размышлял: «Надо решаться. Мало ли что может случиться? Вита проговорится отцу, он ей расскажет свою версию… Нет, нельзя этого допускать. Надо нам поговорить сейчас… Но не здесь же?» Потом сказал:
– Пойдемте, прогуляемся.
Они вышли из аудитории и направились к выходу. Вита все еще пребывала в полуобморочном состоянии: когда она целовалась с Веней, то ничего подобного не испытывала. При одном только взгляде на губы Сергея у нее темнело в глазах и подкашивались ноги. «Так вот оно что! – думала Вита. – Значит, так оно бывает у взрослых!» Вита считала себя вполне современной девушкой: она, не смущаясь и не краснея, разглядывала в Пушкинском музее обнаженного Давида Микеланджело, а соответствующие главы Медицинской энциклопедии, стоявшей в книжном шкафу родителей подружки, она изучила еще в девятом классе. Но, несмотря на теоретическую подкованность, Вита была совершенно не готова к реакции собственного тела на объятия и поцелуи Сергея Валентиновича. И сейчас она все время прислушивалась к себе, лелея эти сладостные ощущения…
– Куда мы идем? – спросила Вита, с трудом поспевая за размашистым шагом Сергея. Но он не ответил. Сергей повел ее переулками и в какой-то момент осознал, что они держатся за руки: «Господи, помоги мне!»
– Мы идем ко мне на Сивцев Вражек, – внезапно произнес он, вспомнив, как Вита спрашивала. – Вы знаете, почему переулок так называется?
– Вражек – это овражек, да? А почему Сивцев – не знаю!
– Да, там был овраг, в котором протекала речка. Называлась Сивец или Сивка. Впадала она в ручей Черторый. Он шел вдоль стены Белого города. В начале девятнадцатого века речку в трубу забрали.
– Сивка! Как Сивка-Бурка, вещая каурка?
– Да, из-за цвета воды.
– А сивый – это какой цвет?
– Серый. Светло-серый.
– Как мои волосы, да? Значит, я сивая? – довольно кокетливо спросила Вита.
Он улыбнулся:
– Ваши волосы – пепельные. А сивый – это я.
Они шли, ничего вокруг себя не замечая, а их-то как раз и заметили – человек, шедший по другой стороне улицы, остановился, нахмурился, оглянулся и проводил мрачным взглядом эту необычную пару: немолодой седой мужчина, явно влюбленный, и юная девушка, просто светящаяся от счастья. А Сергей, неожиданно для себя самого, вдруг начал рассказывать Вите о своем романе – она слушала с упоением:
– Ой, а я могу ваши черновики переписывать, хотите? Хоть сто раз! Как Софья Андреевна Льву Толстому! Я и напечатать могу! Правда, я умею! Не вслепую, зато десятью пальцами!
– Это хорошо. Ну вот, мы почти пришли. Видите этот дом? В нем Марина Цветаева жила недолго. В тысяча девятьсот двенадцатом, кажется, году. И Волошин останавливался. Вы знаете Цветаеву?
– Да, знаю! Я читала ее стихи!
– Где ж вы взяли?
– Мне Веня давал, переписанные. Только не все понятно…