Некоторое время они шли молча, потом на пути у них оказалась большая лужа, и Сергей подал Витоше руку – она птичкой перелетела через лужу и замерла, застыл и Сергей. Они стояли над лужей, в которой отражалось синее облачное небо, и не могли разнять сцепленные руки, не могли отвести глаз друг от друга. Ощущение от прикосновения маленькой теплой ручки Виты пронзило Сергея насквозь, как молния пронзает дерево, и он подумал, что на коже должен остаться обугленный след. Вита, похоже, чувствовала то же самое. Сергей не знал, что делать: отпустить сейчас ее руку было просто невозможно, а если не отпускать, то дальше последует непременный поцелуй – их тянуло друг к другу все сильнее…

– Па-аберегись! С дороги!

Двое работяг тащили какие-то длинные доски и спугнули замершую парочку. Сергей от неожиданности чуть не ступил в ту самую лужу. Засмеявшись, они пошли дальше, но этот краткий миг сблизил их неимоверно – словно отпала самая верхняя защитная кожура. Сергею страшно хотелось взять Виту за руку, но он не решался, чувствуя себя пятнадцатилетним подростком, а уж никак не убеленным сединами старцем, коего намеревался изображать. Хотя и в свои пятнадцать лет Сергей не испытывал ничего похожего на нынешнее романтически-восторженное настроение, предпочитая быстрые и решительные действия.

– А я летом в экспедиции была! На Севере! Мы говоры изучали, – сказала Вита, чуть забежав вперед, чтобы лучше видеть лицо Сергея.

– Это должно быть интересно.

– Еще как! Не только говоры, а вообще жизнь! Я же нигде еще не бывала, а тут… Деревни такие… Словно из прошлого.

– Да, представляю.

– Можно я вам одну штучку подарю? Оттуда привезла. Это чтобы вы на меня не сердились.

– Да я вовсе не сержусь! Что за штучка такая?

– Сейчас…

Вита, порывшись в сумочке, подала ему маленькую деревянную лошадку на колесиках, довольно примитивно вырезанную, но гладко отшлифованную, и выговорила, старательно имитируя деревенскую речь:

– Гли-ко штё! Вон кака басулька малёхотная![5]

Сергей расхохотался:

– «Басулька»! Нет, вы просто чудо! Спасибо!

– Вам нравится? Ура! Вот, теперь вы всегда будете на коне!

– Тотоша… Да вы сами басулька малёхотная!

Вита смотрела на Сергея, улыбаясь, и даже не поправила его «Тотошу». На Садовом кольце они дождались троллейбуса – завидев подъезжающую «Букашку», Вита торопливо заговорила, с надеждой заглядывая Сергею в глаза:

– Я буду думать о вас. Каждый день в десять вечера. Запомните, в десять вечера. А вы? Вы будете обо мне думать?

Сергей не ответил, только покачал головой:

– Поезжайте уже, басулька.

Он помахал ей вслед, потом перешел через Садовое и поехал в другую сторону, к Смоленской площади, откуда было рукой подать до Сивцева Вражка. Сергей рассеянно смотрел в окно, а внутренним взором видел, как все дальше разъезжаются два синих троллейбуса, и чувствовал, что все сильнее и сильнее натягивается тонкая, но прочная нить, связавшая его с Витой, – душа ныла и замирала в тоске: что же делать?

Что же теперь делать?..

Так началась его новая жизнь – довольно мучительная, надо сказать. Видя Виту в компании прочих студентов, оживленную и веселую, Сергей остро ощущал разделяющие их годы – какие годы, десятилетия! Разве может эта девочка понять его и на самом деле полюбить? Как смеет он предаваться бесплодным мечтам и напрасным надеждам? Разве он забыл, что от надежды сходят с ума?

Сергей по пять раз на дню менял решения: то хотел немедленно уволиться – но тогда он подведет кафедру, ведь спецкурс уже стоит в учебном плане; то собирался объясниться с Николаем – но трусил; то начинал надеяться, что Вита как-нибудь отвлечется от его персоны, – и страдал; то настраивался на разговор с Витой – но все медлил и медлил. Он старательно скрывался от Виты, но не всегда получалось: они постоянно пересекались то в коридорах, то в библиотеке или столовой, где Вита просто подсаживалась к нему, и тогда приходилось вести светский разговор, что у Сергея получалось плохо: он краснел, нервничал и поминутно оглядывался, опасаясь внезапного появления Николая. Еще хуже, когда ей удавалось подстеречь его на улице, и тогда он невольно поддавался ее чарам и забывал, что нужно держать дистанцию. Вита воодушевлялась, а наутро игра в прятки начиналась снова. А в январе Сергей приступил к чтению своего спецкурса у Виты в группе, и стало совсем тяжко: они теперь обязательно виделись раз в неделю по четвергам, и ему стоило больших усилий «держать лицо» и ускользать после занятий.

Сергей не мог не понимать, что таким поведением лишь все больше и больше разжигает чувства Виты. Раньше он хорошо умел ставить защиту от домогавшихся его нежеланных дам, но сейчас… Вита в одно мгновение, лишь взмахнув ресницами и улыбнувшись, разрушала все его крепостные стены и бастионы. Или дело в том, что Вита была… желанной? Бегая от нее, Сергей чувствовал себя последним мерзавцем, и не спасало даже сознание того, что он поступает правильно. Вита снилась ему в странных, вывернутых наизнанку снах – там уже он бегал за девушкой по университетским коридорам и лестницам, а она ускользала и ускользала. «Я просто трус! Вся моя осторожность и предусмотрительность на поверку оказались обыкновенной трусостью…» – уныло думал Сергей, разглядывая себя по утрам в зеркале.

Сергей похудел, стал молчалив и рассеян, так что мама уже поглядывала на него с тревогой, а Лиза – с удивлением. Одна Ольга знала, в чем дело, и тоже удивлялась: она никак не ожидала от брата таких глубоких чувств. Они словно поменялись местами: в юности именно Ольга была очень эмоциональной, пылкой и впечатлительной, а Сережа отличался уравновешенностью, умением взглянуть на окружающую действительность – да и на себя самого! – с иронией и даже некоторым цинизмом. Скользил по жизни, как водомерка по поверхности воды. И вот – пожалуйста! Теперь Сережа не на шутку страдал, а она… Да, теперь она сама – водомерка. Ольга делала попытки как-то помочь брату, но напрасно: он отстранялся: «Я должен все решить сам». А после одного разговора Ольга и вовсе отступилась. Сергей зашел к ней сразу после университета, где опять столкнулся с Витой. Ольга попыталась было свести все к шутке, но не слишком удачно.

– Послушай, – сказала она. – А не оттого ли все твои страдания, что ты просто боишься иметь дело с девственницей, а? У тебя же никогда не было девушек?

Сергей мрачно взглянул на сестру, и она похолодела: «Какая же я дура! Когда он вообще мог быть с женщиной? Наверно, Вера последняя! Не в лагере же… Или на поселении?» Она ничего не произнесла вслух, но Сергей ей ответил:

– Мог и в лагере, и на поселении. Народ везде устраивался. Но мне и не хотелось. А после Веры была только одна. И все.

– Бедный ты мой. – Ольга обняла брата. – Так может, решиться? Все это давно быльем поросло! А с собой всегда можно договориться. Ты же сам меня учил.