– Да-а?.. И что ты думаешь делать?

– Не представляю! С одной стороны, я знаю, что нельзя, а с другой… Ну почему, почему нельзя? Почему? О, как я теперь тебя понимаю!

– Ну да, пока сам не почувствуешь, не поймешь. Может… не знаю… тебе уехать?

– Уехать? Но ты же знаешь, я не могу.

– Да, прости, я забыла!

– И потом, боюсь, она меня и на Камчатке найдет. Дело-то не во мне! Не только во мне. Она… Оля, это то самое, во что я никогда не верил, понимаешь? Ты сама говорила: так только раз в жизни бывает! А сколько мне осталось той жизни?

– Перестань. Я не хочу этого слушать. А если просто ей все рассказать? И посмотреть, что будет? Хочешь, я?..

– Ольга, только посмей влезть!

– Нет, нет, что ты! Это я так! – Ольга чуть не заплакала, увидев, как страшно изменилось лицо брата. – Конечно, конечно, ты сам все решишь. Прости меня, Горошинка, прости!

– Ну ладно, извини. Пойду я, пожалуй. У тебя вечеринка, а тут я…

– Оставайся. Отвлечешься хоть немного. У меня сегодня модный поэт и один мидовец будет про Штаты рассказывать, он прошлой осенью туда с Хрущевым ездил. Двадцать пятым сопровождающим, но все-таки! Моего-то тогда вообще не взяли. Оставайся, поможешь: будешь Тарасевича придерживать, чтобы не набрался. Мишук тебя слушает.

И Сергей остался. Стол у Ольги всегда был богатый, публика самая светская, но Сергей почти не прислушивался к разговорам, все время думая о своем. После ужина устроились танцы, а он вышел на балкон покурить, но недолго оставался в одиночестве:

– Вы позволите?

Хорошенькая брюнетка, строившая ему глазки за столом, пришла и сюда – с сигаретой. Сергей покорно щелкнул зажигалкой, она прикурила, кокетливо прищурившись:

– Ну и кто же вы, загадочный седой красавец? Все молчите, мечтаете о чем-то, не танцуете.

– Я брат хозяйки, Сергей.

– Бра-ат? – удивилась красотка. – А я подумала – любовник! Она так нежно на вас смотрела. Правда, наша Олечка предпочитает объекты помоложе…

– Разве сторож я сестре своей? – вздохнул Сергей.

Красотка недоумевающе подняла брови – до нее явно не дошло, что собеседник перефразировал слова Каина из Ветхого Завета. Сергею стало смешно, а потом скучно: он читал ее, как раскрытую книгу. В былые времена уж точно не упустил бы эту райскую птицу. Ишь, как крылышками трепещет! Смуглая, яркая, сдобная… Голодная. Она не вызывала в нем ни малейшего отклика, даже самому стало странно. Сергей докурил сигарету и сказал:

– Напрасно вы стараетесь.

– Почему же? Неужели я вам не нравлюсь?

– Вы очень привлекательны. Только… – Он пригнулся к самому ее уху и шепотом продолжил: – Только я совершенный импотент. – Увидев, как она шарахнулась, сказал: – Не бойтесь, это же не заразно!

И ушел, посмеиваясь.

Уехать Сергей действительно не мог. Москва поймала его в свою паутину и держала крепко. Выяснилось это случайно – в первое лето Ольга вдруг решила, что брату пойдет на пользу отдых в санатории: Крым, море, солнце, фрукты! Он поначалу тоже воодушевился, но потом, проснувшись в очередной раз в пять утра, понял, что не вынесет дороги. Вокзалы и поезда вызывали у него приступы паники. Тот долгий путь домой он до сих пор вспоминал с ужасом: Сергей почти не ел и не спал, лежа на верхней полке лицом к стене и настороженно прислушиваясь – все казалось, вот-вот войдет конвой и уведет его обратно в барак. Столько лет он жил ни на что не надеясь, и вот теперь его просто убивала надежда на окончательное избавление. Потом, много лет спустя, он прочел слова Анны Ахматовой: «После отчаянья наступает покой, а от надежды сходят с ума» – и невольно поежился. Так что при одной только мысли о поезде ему становилось плохо. Тем более уехать навсегда! Нет, он не вынесет жизни в чужом городе, среди новых людей, без матери и сестры…

А без Виты?!

Без милой Витоши…

Все его существо словно вопило: «Жить! Жить взахлеб! Наверстывать упущенное! Брать, не задумываясь, то, что дает Его Величество Случай!» Он вспомнил себя довоенного, а ведь так и жил тогда: легкомысленно, бездумно, жадно… Нет, так нельзя! Он теперь совсем другой человек. Он не может… Не может сломать жизнь девушке, как сломал ее родителям. Такой юной, такой прекрасной девушке! Такой желанной… Как поведать ей о своем предательстве, о той безумной ночи с ее матерью?!

Это просто немыслимо, нет!

Она же…

Вита его возненавидит.

Сергей долго лежал без сна, мрачно глядя в потолок. Так и промаялся полночи в бесплодных раздумьях, и днем все размышлял, как нарочно, он то и дело натыкался на Николая: то на кафедре, то в буфете, то в библиотеке. «Может, рассказать ему? – думал Сергей. – Но что, собственно, рассказывать? Что я нечаянно познакомился с его дочерью? Попросить благословения? А может, еще обойдется?» Но вечером все на той же скамейке его ждала юная, прекрасная и желанная Вита. Сергей даже не удивился. Девушка выглядела встревоженной, но, увидев его улыбку, расцвела:

– Вы не сердитесь?

– Почему я должен сердиться? Здравствуйте, Витоша.

– Я подумала, что веду себя неприлично. Вчера… Вы просто не знали, как от меня отделаться, правда? Поэтому придумали встречу на кафедре, да?

– У меня действительно была встреча, Вита. Не на кафедре, но была. И я вовсе не хотел от вас отделаться. Я рад видеть вас.

– Правда? И я могу вас проводить?

– Давайте лучше я вас провожу, только в другую сторону, не через площадь.

И они медленно направились по Моховой к Волхонке. Вита сегодня была в новом платье – серо-голубом, под цвет глаз, и в белой ажурной кофточке, а косы уложила короной на голове.

– Ой, смотрите! Бассейн уже достроили! – вдруг воскликнула она. – Здорово! Скоро откроют. Я мечтаю там поплавать. Такой бассейн в центре Москвы – чудо, правда?

– А вы знаете, что на этом месте раньше был храм Христа Спасителя?

– Папа рассказывал. И картинку я видела. Большой был, красивый. Вообще-то жалко, что снесли! Но бассейн тоже хорошо… Или нет?

– Вита, а вы говорили своим родителям о нашем знакомстве? – внутренне поморщившись, спросил Сергей.

– Нет. А надо было? Мне почему-то показалось, что вы… Что у вас с папой сложные отношения.

– Вы правы, сложные.

Сергей задумался: «Может быть, прямо сейчас и рассказать? Нет, не могу…» Вита заглянула ему в лицо, тоже огорчилась неизвестно чему и робко спросила:

– Кажется, этот храм в память войны тысяча восемьсот двенадцатого года построили, да?

– Да. Больше сорока лет строили, а разрушили за пару дней. Разбирали-то долго, а потом решили взорвать. Я ходил смотреть, как разбирали. Когда взрывали, то уже народ не подпускали близко. После первого взрыва храм устоял. Ну а второго уже не выдержал. Такой мощный взрыв был, что вся Москва содрогнулась. А может, от горя содрогнулась…