будет круто поддерживать бренд ниндзя-граффитиста.

То обстоятельство, что Феликс, по сути, слизал наряд с меня, ребенка, наполняет меня одновременно и гордостью, и смущением.

– Я не улавливаю, – говорит папа. – У тебя хорошая работа. Зачем тебе заниматься этим?

Феликс не может смотреть ему в глаза:

– Это И ЕСТЬ моя работа. Эти Минотавры продвигают энергетический напиток, над которым мы весь месяц работаем.

озадаченный

повержен

Папа выглядит совершенно сбитым с толку:

– Наша кампания включает рекламные ролики на ТВ, а не граффити. И там нет никакого Минотавра!

– Он есть в кампании в социальных медиа. Эти картинки взрывают Инстаграм и Твиттер.

Папа трясет головой, по-прежнему озадаченный.

– Компания хотела, чтобы я сделал это, еще до того, как ты взял меня на работу, – объясняет Феликс. – Почему, как ты думаешь, все эти картинки – напротив школ? Дети – наша целевая аудитория. Агентство не стало посвящать тебя в эту часть: наверное, они решили, что ты не одобришь.

Я не свожу глаз с Феликса. Вид у него такой, будто мой отец только что был повержен в рукопашной схватке. Как бы папа ни гордился тем, что он молодой и клевый – для папы, – очевидно, что его сотрудники о нем так не думают. Но, наверное, это хорошо, что его агентство не сказало ему, что они затевают.

Выражение на папином лице меняется от озадаченного к понимающему:

– Продукт называется «Лабиринт» – согласно греческой мифологии там держали Минотавра.

Я тут же вспоминаю прошлогодний урок мисс МакКоддл. Если бы я лучше слушал, когда отец рассказывал о своей рекламной кампании энергетического напитка, то, может, увидел бы связь между «Лабиринтом» и Минотавром.

Феликс не сдается:

– Если ты вызовешь полицию, у рекламной кампании тоже будут проблемы. Тебя могут даже уволить, Джереми.

Мой папа улыбается:

– Значит, так тому и быть.

Совсем скоро мы слышим сирены.

Феликс ни в чем не признается полицейским – вместо этого он продолжает требовать адвоката. Мы с отцом ждем, пока освободится один из полицейских, чтобы сделать заявление. Когда с этим покончено, папа забрасывает мой велик к себе в багажник.

заявление

вычислить

– Как только мама сказала, что ты идешь на годовщину свадьбы родителей Мэтта в костюме ниндзя, я сразу понял, куда ты НА САМОМ ДЕЛЕ собираешься. – Папа улыбается: – Слежка – занятие куда интереснее, чем годовщина свадьбы, но маме врать не следовало. Сам будешь ей все объяснять.

– Это ЕСЛИ я решу рассказать ей.

– Оставляю это на твое усмотрение, – говорит папа. – А мне нужно сделать несколько важных звонков.

Когда мы добираемся домой, я не юлю и рассказываю маме все – в основном потому, что меня так и распирает от новостей.

Я вычислил, где появится вандал!

Я поймал плохого парня!

Я, Дерек Фэллон, суперниндзя!

(Папа тоже немножко помог, конечно.)

поймать

Революция Карли

В следующие несколько дней бушует информационный буран. Папу не увольняют из рекламного агентства – он сам увольняется. В тюрьму никого не сажают, но и Феликсу, и агентству выписывают ОГРОМНЫЙ штраф, а еще им приходится заплатить за отчистку граффити со стен.

буран

Умберто и Мэтт заставляют меня сто раз подряд рассказать историю о том, как я использовал свои ниндзя-навыки, чтобы поймать вандала. (На деле – не ЗАСТАВЛЯЮТ, а я сам рассказываю ее всем направо и налево.) И на разговоры о Минотавре у меня уходит столько времени, что я просто не успеваю тревожиться из-за школьной пьесы.

За все те годы, что я знаю Карли, я никогда не видел ее на таких нервах, как в вечер спектакля. Умберто пытается помочь, показывая ей упражнения по глубокому дыханию, и трудно не расхохотаться, глядя, как пацан, одетый под Поля Ревира, учит кого-то медитации.

медитация

жизнерадостный

ступор

Зал набит учениками, родителями и учителями. Приятно видеть мистера Деметри, снова ставшего жизнерадостным самим собой теперь, когда никто больше не рисует на школьных стенах Минотавров.

Умберто тащит меня в сторонку:

– У меня ничего не получается с Карли. Сделай что-нибудь!

– Давай-давай, рок-звезда, – подтрунивает Мэтт. – Отожги.

Выясняется, что Карли в ступоре вовсе не из-за перспективы стоять на сцене перед несколькими сотнями людей и не из-за ответственности. А из-за мыслей о том, что у нее нет права исполнять свою роль.

– Кто я такая, чтобы играть Абигайль Адамс? – спрашивает меня Карли, когда мы оказываемся вдвоем. – Она была одной из умнейших женщин своего времени. Она была женой одного президента и вырастила другого! Она влияла на политику!

распуститься

Карли меряет шагами закулисье.

Я не могу сдержать улыбки, видя, как распустилась Маленькая Мисс Совершенство:

– А мне, по-твоему, каково? Я Джона Адамса играю! – Я наклоняюсь к ней так, что наши лбы соприкасаются: – Давай психовать вместе?

– АРРРРГГГГХХХХ! – первой начинает орать Карли, затем я присоединяюсь.

Дарси, Фарида и Умберто в панике таращатся на нас.

Когда, наконец, Карли перестает вопить, она разражается хохотом:

– ОБОЖЕМОЙ, как думаешь, зрители нас слышали?

– По-моему, нас слышали до самого Чикаго, – смеюсь я.

Карли сжимает мою руку:

– Спасибо, Джон Адамс.

– Без проблем, Абигайль.

Она подзывает труппу, чтобы сказать напутственное слово перед выступлением, потом наказывает Мэтту приглушить свет и раскрыть занавес.

оплакивать

Наша сцена в самом конце пьесы, так что какое-то время я смотрю из-за кулис на игру остальных. Дарси так быстро носится на своей инвалидной коляске-лошади, что едва не теряет управление, что в своем роде забавно. Поль Ревир Умберто поет о том, чтобы предупредить колонистов, в то время как Сибил Лудингтон Дарси оплакивает тот факт, что о ней никто даже не слышал, хотя имя Поля Ревира известно всем и каждому.

Фарида с таким пылом горланит свою песню Ханны Арнетт, что аудитория устраивает ей стоячую овацию.

Когда приходит время нам с Карли читать/петь/выступать, у меня по спине пробегают тревожные мурашки. На этот раз Карли оказывает мне ответную услугу, мигом меня успокаивая.

– Готов повеселиться? – шепчет она.

овация