где аптеками являются луга, долины, горы и леса, из которых мы получаем припасы для наших аптекарей».

Он вовлекал их в занятия алхимией, химией, экспериментированием, так как они должны были стать аптекарями для самих себя и уметь дистиллировать, смешивать, растворять приготовленные ими лекарства, а научить и развить это умение можно было только непрерывным наблюдением и непрерывной практикой. Мы располагаем списком, где перечислены некоторые из его лекций, и даже этот список затрагивает многие разделы медицины:

I О пропорциях и ингредиентах в рецептах и природных веществах.

II О диагностике по пульсу, внешнему виду и другим симптомам.

III О болезни, возникающей от повышенной кислотности.

IV О болезнях кожи.

V Об открытых ранах и язвах.

VI Хирургические лекции о ранах, полученных на войне.

VII Об аптечном деле.

VIII О кровопускании.

IX Об изготовлении лекарственных средств.

«Я хочу, чтобы вы учились так, – не уставал он убеждать, – что если вашему ближнему потребуется ваша помощь, вы будете знать, как оказать её, не стоять, задрав нос, подобно книжнику, священнику и Левиту[100], от которых не получить никакой помощи, но поступать как добрый самаритянин[101], который был человеком, сведущим в природных явлениях, которому дано было знать и помогать. Ни от кого иного не ждут большей любви, чем от врача».

Кое-кого из беднейших студентов он приводил к себе домой, кормил, давал одежду и учил всему, что нужно. В ответ они были его секретарями, а когда им позволяли их знания – его помощниками. Им приходилось выдерживать немалую нагрузку, поскольку он сам не ведал усталости и заставлял их трудиться далеко за полночь. Иногда он поднимал их среди ночи, потому что ему приходило в голову какое-либо воспоминание, некий случай из жизни или новое направление мысли. Но он обучал этих людей на таком высоком уровне, что им было по силам работать вместе с ним, самостоятельно проводить опыты в лаборатории, вести наблюдения и делать заключения о процессах. Будучи искуснейшим среди них, он оказался однажды у постели больного и бедного пациента и спросил его, откуда он. «Я родом из Мейсена, – ответил юноша, – и я потратил все деньги в Гейдельберге. Этой зимой я хотел бы преподавать, чтобы оплачивать жильё и стол».

«Если у тебя нет никакого лучшего занятия, – сказал Парацельс, – ты можешь придти ко мне, и я обеспечу тебе стол».

Вскоре молодой человек стал известен как «студиозус[102]Франц». Он заслужил это прозвище неизменной преданностью своей работе и своему учителю, о котором он спустя многие годы говорил как о «блаженной памяти о дорогом учителе Теофрасте Парацельсе». Его прилежание было вознаграждено – он стал выдающимся врачом.

Однако среди многих приходивших к нему встречались люди, преследовавшие свои узкие и подлые цели. По их мнению, его искусство исцелять было обусловлено знанием определённых секретов и магических лечебных средств, которые они намеревались разузнать, делая вид, что оказывают ему услуги, и надеялись таким способом выгодно устроиться в жизни – стать известными врачами без упорной и нелёгкой учёбы и без опыта. Но именно на этих двух опорах и зиждилось его искусство врачевания, а также на силе его личного воздействия. Он обладал великолепным даром вызывать стремление к выздоровлению, а также желание применять лекарственные средства, содействующие этому. В те времена люди перешёптывались о его чудодейственных снадобьях и колдовских приёмах, эти подлые души надеялись застать его врасплох за их применением и научиться использовать их для своей собственной выгоды. Его самым эффективным лекарством была, несомненно, настойка опия, из которой он не делал секрета и которую давал, чтобы восстановить сон у страдающих от бессонницы, унять боль и настроить на выздоровление.

Вероятно, у него был небольшой запас опия, приобретённого в Константинополе, из которого он готовил свой Лабданум и который хранил надёжно спрятанным, предположительно, в рукоятке своего меча. Он считал настойку Лабданума своим лучшим химическим открытием. Именно препарат опия, или Лабданум, был тем средством, которое исцелило маркграфа Филиппа Баденского; и за которое он, по пробуждении от лёгкого сна, вызванного препаратом, втиснул в руку Парацельса драгоценный камень, прежде чем целитель был изгнан без вознаграждения из дома. Этот камень Парацельс носил до конца дней своих как протест против незаслуженного оскорбления. Но то, что превышало по действенности настойку опия, была его вера в могущество Бога, его безупречная жизнь, его искреннее желание помогать своим ближним. Что-то от божественной силы Христа было ниспослано ему.

Одним из этих приспособленцев, возможно, не худшим из них, хотя и с самой дурной славой, был Иоганнес Хербст, по прозвищу Опоринус. Чтобы заполучить деньги на учёбу, он женился на пожилой вдове, которая изводила его своим брюзжанием. Он пошёл к Парацельсу в надежде, что, возможно, подсмотрит секреты, обладание которыми он приписывал ему, и таким образом сможет сам прославиться и разбогатеть. Два года пробыл он у него, и поначалу пользовался доверием и, очевидно, заслуживал его.

Но или потому что он был пристыжён, так как Парацельс читал его мысли и знал, что у него в душе, или потому что был подкуплен врагами своего учителя, он оклеветал его в доносе, который предал гласности и о котором в старости горько сожалел. Кто из спасителей мира не имел своего предателя?

Опоринус не обнаружил никакого магического средства от всех болезней, ибо его и не существовало. Парацельс сам сравнивал применение такого лекарства, панацеи от всех болезней, с «верховой ездой с одним седлом для всех лошадей, что приносит больше вреда, чем пользы».

Глава VI

Лекционный зал

Все уголки амфитеатра заполнены

учёным людом.

Эколампадий, здесь сидящий, как

кладезь мудрости вселенской,

И Кастеллани тут же, рядом,

ему познанием не уступит,

А вот и Мюнстера посланец,

а там Фробениус преславный.

Intimatio Theophrasti (Объявление Теофраста), как Хузер[103]называет программу в алфавитном указателе к седьмому тому своего издания «Научных Трактатов и Сочинений Парацельса», было напечатано в Базеле, и его экземпляры ещё встречались в начале XVII века. И если бы не перепечатки, которые сделали Токситес[104] (Михаэль Шютц) в своём Paragraphorum в 1575 году и Хузер в 1591 году, нам бы не привелось узнать о курсе лекций, прочитанных Гогенгеймом в течение первого года проживания в Базеле, так как все экземпляры первоначального тиража затерялись.

Вероятно, программа была подготовительной и предназначалась для введения