визга петлями и с кривой деревянной ручкой, отшлифованной ладонями. Строение было старым, покосившемся, с долевыми трещинами в бревнах, его правильнее было бы назвать халупой, нежели стоящей постройкой. С близкого расстояния все смотрелось удручающе. Тем не менее из открытой двери потянуло сильным запахом пищи. В горле защекотало, засосало в желудке, обильно потекла слюна. Внутри постройки было темно, почти как в тоннеле, перегородка делила помещение надвое. В перегородке – дверной проем без двери. В первой половине большой, сколоченный из шершавых сучковатых досок, стол, много деревянных скамеек. На столе – пища. По торцам – две примитивные керосиновые лампы. Петька спичками, лежавшими рядом, зажег их. Лампы зачадили, пламя заметалось, облизало края горелок и вытянулось вверх, трепеща и разгоняя темноту. Раппопет присвистнул, жадно обводя глазами стол и потирая ладони:

– Э, да ты живешь, как кум королю, – давясь слюной, позавидовал Буриху. – А я, дурак, не хотел с тобой топать. Что ж ты не сказал, что у тебя еды немерено? Ты как, не будешь возражать, если мы немного поедим? Брюхо подводит. В этом чертовом городе даже перекусить не удалось. Завернули в кафе и попали на такое представление, что глаза на лоб полезли. В магазине купить кусок хлеба невозможно, нормальные деньги у них за фальшивки принимают. Как тебе это нравится? При наличии кафе и магазинов, запросто можно концы отдать от голодухи. У тебя-то откуда все эти харчи, если не секрет?

– Не секрет, – отозвался Петька. – Добываем в городе. Жуйте.

– Что значит – добываете? – не сообразил Володька. – Что-то у меня сегодня добыть не получилось, непростое дело оказалось. А ты, случайно, не подворовываешь в городе, приятель? Хотя мы и сами намеревались ночью местные огороды ковырнуть. На что только не пойдешь, когда живот подводит! Я тебя не осуждаю, Петька. Вот только что-то ты себе стоящую одежонку не раздобыл. Ходишь каким-то Митрофаном. Заменил бы на джинсы и приличную рубашку.

Усмешка прочертила лицо Буриха. Андрюха не отрывал голодного взгляда от еды и уже усаживался за стол. В глаза ему пялился огромный кусок мяса с костью, лежавший на круглом потертом подносе. Лугатик нагнулся и подхватил со столешницы краюху черного хлеба, руками разломил на четыре части, не обратив внимания на длинный, широкий нож с короткой замусоленной деревянной ручкой. Посередине стола стоял котелок, покрытый снаружи сажей костра, с остывшим варевом внутри. Рядом лежало с десяток видавших видов ложек. На холодной большой сковороде застыли куски жареной рыбы. Возле – большой кусок сыра, простокваша в банке и десяток кружек. И еще полбатона колбасы, и куски мяса в чашке. Раппопет подхватил мясо и жадно поднес ко рту. Володька плюхнулся около Андрюхи и последовал его примеру. Катюха и Ванька присоединились. В ход пошло все, что было на столе. Уплетали за обе щеки, за ушами трещало. Петька отдалился. От стены из-под выцветших бровей рассеянно наблюдал за оголодавшими гостями. Пружинистая напряженность тела выдавала внутреннюю тревогу. Что-то определенно заботило его, и это не было связано с гостями. Пальцы рук сжимались в кулаки, желваки на щеках под бородой неспокойно ходили. Наконец приятели, отдуваясь, отодвинулись от стола. Андрюха сытно потянулся, спросил с ленцой в голосе:

– Для кого здесь столько скамеек, кто все это смастерил?

– Те, кто были до меня, – ответил Бурих.

– Собаки, что ли? – хохотнул Раппопет и свел брови к переносице, показывая этим, что сейчас ему не до шуток.

– Люди, – коротко бросил Петька. Затем показал на дверной проем во вторую половину. – Располагайтесь на ночлег, а мне пора идти, разговаривать будем позже, – и выскользнул наружу.

Все озадаченно раскрыли рты. Наступила пауза. А за нею недовольное сопение и ворчание Раппопета. Катюха вылезла из-за стола, глянула в полумрак второй половины. Спальня. У противоположной стены темнело широкое бревенчатое возвышение, застеленное двумя или тремя лосиными шкурами. Вероятно, постель Буриха. По полу разбросано еще несколько таких же шкур. Катюха прошлась по ним. Спать не хотелось, да и парни не собирались укладываться. Ввалившись следом за девушкой, потоптались туда-сюда и решили выглянуть наружу. Толстячок Андрюха, пыхтя, мячиком прокатился к входной двери, рванул ее на себя за деревянную ручку. Разнесся противный, как поросячий визг, скрип немазаных петель, дверь поддалась, выбрасывая из помещения тусклый свет керосинок. Парень занес над порогом ногу и наткнулся на две пары желтых собачьих глаз, блеснувших в свете керосинок неприветливо, пасти оскалились и выдали пугающий рык. Псы поднялись с земли, придвинулись острыми мордами к порогу. Андрюху обдало холодком, продрало по позвоночнику, словно наждаком. Нога дрогнула и, не ступая на порог, мгновенно отдернулась назад. В ступнях появилась вата, Раппопет отступил и резко захлопнул дверь. За ним сунулся было Лугатик, но ткнулся зубами в затылок приятеля. Рот Володьки высыпал перемешанный ворох бессвязного ворчания, тихо ругнул Буриха и всю его собачью армию. К двери приблизилась Катюха. Пригнула голову, кончики ушей горели, волнение пробегало по телу легким жаром. Новый режущий визг петель, и девушка отважно шагнула в распахнутую дверь, как в раскрытую пасть собаки. Псы встретили молчаливо, даже удивленно. Одним из них был пес, который находился возле Петьки во время знакомства с гостями. Она хорошо помнила острую морду, гладкую шерсть и торчащие уши. Тусклый взгляд собаки сейчас показался осмысленным. Девушка поежилась. А тот вдруг приветливо ткнулся острой мордой ей в живот. Катюха почесала у него между ушами, как делал Бурих. Пес лизнул ее пальцы. Контакт был налажен. Она сделала шаг от двери. Стоять на месте томно и тягостно. Тяжесть наплыла откуда-то из сумрака, появилось беспокойное ожидание чего-то непонятного и неотступного, нудно давило на сердце. Медленно девушка тронулась вдоль завалинки. Пес шел сбоку. Постройки потонули в опустившемся мареве пугающих сумерек, лесная тьма приводила в трепет. Катюха обошла строение вокруг и снова очутилась рядом с дверью, против которой чернел неподвижный мрачный силуэт второго пса. Из земли торчал старый черный еловый пень. Ощупала рукой, пробежала по трещинам среза, по кромке отслоившейся коры, погладила и опустилась на него. Пес вытянул вверх голову, навострил уши, прислушался и безмолвно положил морду на колени девушке. Туловище напружинилось, он явно что-то чуял. Его надсада передалась девушке. В этот момент противно взвизгнули дверные петли, заставив Катюху вздрогнуть, в узкую щель, цепляясь волосами и ухом за дверной косяк, осторожно просунулась голова Раппопета:

– Ты жива, Катюха? – пытался в темноте рассмотреть ее. Заметил очертания. – Ты чего это? Сидишь, что ли? Помощь не нужна? Ты скажи, если что, мы рядом.

– Не нужна, – отозвалась она, не меняя положения. Смешно и непривычно слышать нетвердый беззубый голос Раппопета. – Я не одна. С охраной.

Парень