через некоторое время, несмотря на упорство Пенна, энергия его стала иссякать и движения замедлились. Он потерял частичку набранной высоты, удвоил усилия, вернул упущенное, но потом потерял еще больше. Но даже когда мальчик соскальзывал все ниже и ниже, яростное выражение лица его не менялось. Джим видел, что Пенн сдаваться не собирается. И все равно, хоть он и подтянул колени почти до груди, ступни его, в конце концов, были уже почти в нескольких дюймах от земли. И даже тогда, из последних сил, Пенн продолжал сражаться со скользким шестом. Джим почувствовал, что он переживает за своего соперника.

Когда ноги Пенна коснулись земли, он упал на спину и лежал какое-то время с закрытыми глазами. Волосы его были влажны от пота, частые, прерывистые вздохи вырывались из груди. Руки с внутренней стороны были красными и разодранными, комбинезон спереди – блестящим и липким от древесного сока. Мистер Карсон вышел из толпы и помог Пенну встать на ноги. Когда он уводил Пенна, толпа с уважением аплодировала.

– Хорошая попытка, Пенн, – сказал Джим, когда Пенн проходил мимо.

Пенн кивнул, но не поднял глаз.

Толпа на минуту затихла, но когда дядя Корэн проревел: «Сделай это, Джим!» – все стали выкрикивать его имя.

Джим посмотрел на деревянный столб, который вдруг показался ему высоким и неприступным, словно бобовый стебель из сказки про Джека. Он почувствовал, как похолодело у него в груди, как затрепетало сердце, словно замерзшая на веревке рубашонка, продуваемая насквозь зимним ветром. Джим вдруг понял, что не сможет залезть на столб, но не знал, как отказаться от попытки. Он услышал голос дяди Зино отдельно от всего остального шума, услышал, как тот подбадривал его: «Давай, Док! Ты это сделаешь!» Джим почувствовал слабость и головокружение, но ноги его сами пошли к столбу, не считаясь с его желаниями. Внезапно то, что удерживало его, оборвалось где-то в груди, и он резко побежал вперед, будто собираясь прыгнуть с сеновала или с высокой скалы в реку.

Он запрыгнул на столб так же, как и Пенн до него, посадив синяки на голени, и с трудом перевел дух. Мальчик сразу же почувствовал, что скользит вниз. Обхватив столб как можно крепче обеими руками, он впился в него ногами и стал отталкиваться каблуками ботинок. Джим ощутил, что перестал соскальзывать. Он распределил вес на обе ноги и оттолкнулся. Мальчик с удивлением обнаружил, что может подняться на высоту своего роста, пока ноги не соскользнули. Крепко прижавшись к столбу грудью, Джим подтянул вверх ноги. Когда он оттолкнулся ногами, то опять поднялся по столбу вверх. Тот все еще был скользким, и лезть по нему было непросто, но внезапно Джим понял, что он может это сделать.

Таким образом Джим скоро преодолел высоту, до которой добрался Пенн, и продолжил движение вверх. Выше этого места столб был более скользким, но он стал тоньше, что позволяло Джиму обхватить его ногами, а это препятствовало соскальзыванию вниз. Из-за того что столб был скользкий, ему с каждым толчком удавалось продвигаться только на несколько дюймов, но все-таки он продвигался вперед. Джим посмотрел вверх и увидел, что доллар становится все ближе и ближе. Взглянув вниз, он обнаружил, что земля от него на удивительно большом расстоянии. Сердце его готово было вырваться из груди: мальчик понял, что победил.

И вот наконец он добрался до вершины и осторожным движением, достав доллар из крепления, приложил его к столбу. Потом засунул банкноту в карман комбинезона. Зацепившись рукой за вершину столба, мальчик посмотрел вниз на толпу, стараясь разглядеть маму или дядей. Крики донесли до Джима его имя, но, оглядывая лица кричавших, он не находил ни одного из знакомых. Позднее дядя Зино скажет ему, что он был похож на опоссума, улыбающегося им с ветки дерева. И как потом, намного позже, Джим заметит, что добрую половину людей, собравшихся с округи, он воспринимал как единое целое.

Единственный человек, которого разглядел Джим с вершины столба, был Пенн. И, к своему удивлению, он отметил, что Пенн улыбался и хлопал в ладоши, будто был рад, что Джим, а не он сам, добрался до вершины столба и выиграл приз. Пенн помахал Джиму, и в ту же секунду у Джима появилось неприятное чувство из-за того, что он выиграл деньги. Мальчик соскользнул с шеста вниз, где его ждали мама и дяди. Последние так сильно похлопывали его по спине, что она едва не разболелась.

– О, Джим, – сказала мама, – твой отец тобой бы очень гордился.

Дядя Эл подхватил его в охапку и посадил себе на плечо. Куда бы он ни посмотрел, люди везде улыбались ему и хлопали в ладоши. Он чувствовал себя как король, которому аплодирует весь мир. Он проверил карман, чтобы убедиться, что доллар там.

Джим возвращался домой, спускаясь с холма и держа доллар над головой двумя руками, так чтобы мама и дяди лучше его видели.

– Гордишься собой, мальчик? Есть такое дело? – спросил дядя Корэн.

Джим запел:

– А у меня доллар! У меня – доллар!

– Ну и будет, Док, – дяди не любили хвастаться.

А Джим все пел и пел:

– Я победил Пенна Карсона! Я победил Пенна Карсона!

– Джим, – предупреждающе проговорила мама.

– Да, это так! Я победил эту деревенщину!

– Джим! – воскликнула мама.

И она, и дяди остановились и грустно посмотрели на Джима. Дядя Зино опустился на одно колено и подозвал Джима:

– Иди-ка сюда, Док.

Джим опустил руку и засунул доллар назад в карман. Когда он приблизился к дяде Зино, тот схватил его за плечо и посмотрел ему в глаза.

– Ну хорошо, – сказал дядя Зино. – Ты победил Пенна Карсона. А знаешь ли ты – почему?

Джим покачал головой.

– Ты победил, потому что большую часть скользкого сока он собрал на свой комбинезон. И по этой причине столб у тебя был уже не такой скользкий. Ты выиграл, потому что он тебе помог.

– Никто ничего не добивается один, сам по себе, – добавил дядя Эл.

– Это правда, – согласился дядя Корэн.

– Подумай, где бы мы с тобой были сейчас, если бы не дяди, – сказала мама. – У тебя бы ничего не было в этом мире.

– Ты понимаешь? – спросил дядя Зино.

Джим кивнул.

Дядя Зино развернул его и слегка похлопал по заду.

– А теперь идем домой.

И, когда Джим снова двинулся с холма к дому, ему отчасти стало стыдно за прежнее хвастовство и за злорадство по отношению к Пенну, которому, как он сам себе сейчас признался, завидовал. Но, с другой стороны,