Я с ухмылкой поднимаюсь с кровати, на цыпочках подхожу к Денису со спины и обвиваю руками его талию. Поглаживаю очерченные мышцы, вжимаясь грудью в его лопатки. Правая рука ныряет ниже и находит член Кострова. Он на секунду забывает, о чем говорил, но затем сжимает челюсти и продолжает спокойным, твердым голосом:

– Нецелесообразно описывать экономические критерии без подвязки к процессу. Я думаю рассмотреть систему на примере… ох…

Второй ладонью накрываю мошонку, чуть сжимаю, не прекращая поглаживать дрожащий от возбуждения член.

В трубке немолодой научный руководитель спрашивает, всё ли у Кострова хорошо, и меня подмывает ответить: «О, у него всё замечательно!». Но вместо этого я прикусываю кожу на плече Дениса. Мои руки движутся медленно, но решительно. Чуть оттягиваю кожу, надавливаю на оголенную головку центром ладони, распаляя желание, но тотчас отпускаю.

Наверное, я способная ученица, потому что интуитивно догадываюсь о тех точках, на которые нужно нажать, чтобы подвести Кострова к пику. Вот и сейчас его голос сбивается, а дыхание становится таким громким, что профессор быстренько сворачивает разговор, решив, что Денис куда-то спешит.

Ещё как спешит. Ему срочно нужно кончить.

– Оксана, как тебе не стыдно? – спрашивает хриплым от желания голосом Денис, оборачиваясь ко мне. – Разве настоящие друзья так поступают? Теперь ты просто обязана довести начатое до конца, – и тычется в меня тем самым, что уже возведено, но еще не доведено.

– Подождите-ка. То есть мне тебя доводить куда-то, а как же ответный жест любезности?

– Не заслужила, – ухмыляется, притягивая к себе и краем ладони задевая набухшую грудь. – Сегодня мой день.

– Вот уж нет. Альтруизмом не увлекаюсь, – демонстративно задираю руки.

– Ах так! – рычит Денис и в одно движение поваливает меня на кровать, членом скользя по моим влажным от желания бедрам.

Но не входит, чем заставляет меня изнывать от нетерпения.

Высшая мера наказания – сгорать, не имея возможности разрядиться. Не люблю таких игр. Мне хочется всего и сразу. Быстрее, чаще, сильнее – почти олимпийский девиз.

Денис выводит поцелуями дорожку на моем теле, опускается к пупку, ниже, ещё.

– Разведи ноги, – не просит, но приказывает он пьяным от вожделения тоном. – Шире.

Беспрекословно подчиняюсь, и он оказывается между них. Языком выписывает дуги, ныряет им между набухших складок, чуть посасывает чувствительную горошину клитора. Меня выгибает дугой от удовольствия, и электрически разряды ударяют по телу.

Палец проникает во влажное лоно, а язык не останавливается, кружит, рождая волны удовольствия. Меня начинает потряхивать, и именно в эту секунду Костров отстраняется.

– Так что там было про альтруизм? – Он чуть зажимает клитор большим пальцем, и удовольствие сменяется едва ощутимой болью.

Костров отпускает обе руки и поднимает голову. Смотрит со смесью почти преподавательской терпимости и издевки.

Мне остается только стонать от ощущения пустоты внутри. Щеки пунцовеют, но в эту секунду, когда грань наслаждения была так близка, мне сложно думать трезво.

– Пожалуйста…

– Я не соглашаюсь на уговоры террористок, – хмыкает.

Вновь возвращается к исследованию моих потаенных мест, добавив второй палец и протолкнувшись чуть сильнее. Насаживает на себя, языком жгуче проводит снаружи. Медленно, никуда особо не торопясь. Посасывает, затем прикусывает, не позволяя подобраться к грани.

– Ты же понимаешь, что я могу долго тебя мучить? – дует на воспаленный от желания клитор.

– Денис…

Беспомощный крик вырывается из горла, когда пальцы возвращаются внутрь, а губы смыкаются на клиторе, втягивая его в себя, посасывая, дразня.

Нельзя так поступать. Это против всяких правил. Я судорожно шарю руками по кровати, чтобы хоть за что-то ухватиться. Кажется, подо мной распахнула пасть бездна, и я туда неминуемо рухну, стоит Денису отпустить меня.

Всё моё тело – натянутая тетива. Снаряд, который вот-вот рванет. Бомба замедленного действия.

– Так что насчет альтруизма? – спрашивает вновь, невыносимо серьезным голосом.

После чего, не дожидаясь ответа, переворачивает меня на живот, прогибает в пояснице и заполняет собой, удар за ударом вбивается внутрь.

В эту секунду я понимаю: любая пытка стоит того, что случится после.

***

Я валяюсь морской звездой, раскинув конечности в сторону, и пытаясь восстановить дыхание. Костров на кухне готовит незатейливый ужин. Да-да, после секса он тоже безумно голоден, как и после боев без правил.

Мне вообще чудится, что в жизни Дениса слишком плотно сплелись эти два запретных деяния. Вроде бы что запрещенного в интиме? Но Костров умудряется перейти на какую-то новую ступень, о которой даже вспоминать грешно.

Как в этом порочном кругу оказалась прилежная девочка Оксана, которая до восемнадцати лет к себе парней вообще не подпускала? Меня заволокло в сети Кострова, засосало в омут его глаз.

– Будешь яичницу в хлебе?! – кричит Денис.

– Буду!

Потягиваюсь, натягиваю его рубашку на голое тело, и босиком вхожу в холостяцкую кухоньку. Знаете, такие кухни обычно бывают в сдающихся посуточно апартаментах. Два стула, стол, минимум посуды, а в холодильнике лишь самое необходимое: пиво и майонез. Причем пиво это оставил какой-то друг Дениса, потому что сам Костров к алкоголю равнодушен.

Чудо, что он где-то раздобыл яйца с хлебом. Прям-таки добытчик!

Я бывала в этой квартире и кухне несколько раз и, если честно, в какой-то момент хотела предложить приготовить что-нибудь съестное. Сходить вместе в магазин, закупить продукты. А потом поняла, что это не укладывается в рамки дружбы. С друзьями спят или играют в приставку, но никак не нарезают помидоры.

– Есть расческа? – Бухаюсь на стул и вплетаю пальцы в запутанные космы. – У меня на голове гнездо.

– М-м-м, расческа? – Денис так оглядывает кухню, будто сам расчесывается исключительно пятерней. – Вряд ли. Могу предложить вилку. Смотри, с пятью зубчиками!

Протягивает ту с улыбкой, но я мотаю головой.

– Тогда извини, других расчесок нет.

– У тебя хоть что-нибудь в доме имеется? – скрещиваю на груди руки. – Моющего средства нет, обычного мыла нет, даже расчески не нашлось.

– Слушай, да оставь здесь свою, и всё, – отмахивается он, но по моему напряженному молчанию понимает, что ляпнул что-то неправильное.

Тотчас и сам осознает, что расческа на территории мужчины может означать нечто большее, чем просто дружбу. Денис запинается, долго подбирает слова. Булка начинает подгорать, и кухню наполняет вонючий запах гари. Я вскакиваю со стула, самостоятельно тушу пожар, пока Костров озадаченно рассматривает то меня, то вилку.