Дружит, ха-ха.

– Всё в порядке, Окс, – улыбается он. – Нам некуда спешить.

Так начинается новый период в моей жизни.

***

В первый раз она приснилась Денису спустя неделю после расставания. Ничего даже близко сексуального, просто Верещагина тащила его на какой-то концерт. Он помнил прохладу её ладони и почти реалистичное ворчание:

– Ну, чего ты тормозишь? Мы же опоздаем!

Обидно, если честно. Денису вообще не снились сны с участием бывших подруг, но если уж какая-то фантазия и забредала в голову, то исключительно эротического характера. А тут какой-то детский сад.

Оксана внезапно топнула ногой и сказала:

– Ладно, я сама!

Она просто ушла на свой выдуманный концерт, а Денис вскочил посреди ночи в холодном поту как от кошмара и долго ещё ворочался, пытаясь восстановить сердцебиение.

Идиотизм.

Неужели это проснулась его совесть? Мол, на кой хрен ты обидел несчастную девочку. Хорошо же проводили время, дружили понемногу. Она ничего не требовала и прав на тебя не заявляла. А ты взял и всё разрушил.

Извиниться, что ли?

«Нет уж, – одернул самого себя Денис. – Это ещё тупее, чем уехать, не попрощавшись».

Он что-то обещал Оксане? Нет.

Давал ей ложные надежды? Опять же нет.

Ну, вот и всё. За что просить прощение?

Наверное, через какое-то время они даже смогут встретиться, когда первое помутнение схлынет. Верещагина – интересный человек, если уж по-честному. С ней приятно общаться. В ней стержень какой-то имеется, умение аккуратно отстоять мнение и увлечь человека своими интересами.

Можно даже написать ей на днях. Спросить про дела или личную жизнь. Нашла она себе кого-нибудь адекватного или всё перебирает высокогорных козлов?

Последний её фрукт – Эдик – аж побледнел, стоило Денису заявить про совместных детей. Костров с улыбкой вспомнил ужас в глазах недо-бойфренда.

Н-да, было весело.

Определенно, надо как-нибудь созвониться.

Во второй раз Оксана приснилась ему через день. Совсем в другом образе. Роковая красотка с заколотыми шпильками волосами, с соблазнительно оголенной шеей. Так и хотелось провести по ней губами, спуститься к неглубокому декольте, отдернуть его, высвобождая полную грудь.

Только почему-то при виде её тот Денис засмущался как мальчишка и не смог даже рукой помахать. Оксана с насмешкой смотрела сквозь него, а Костров как язык проглотил.

Вот придурок!

Мог бы развлечься хотя бы во сне.

В третий раз она разминала ему плечи, мурлыча на ухо какие-то пошлости, которых поутру Денис даже не вспомнил. В четвертый лежала обнаженная на животе, как в их последнюю встречу, и соблазнительно облизывала губы.

В пятый целовала какого-то недоумка прямо на глазах у Кострова, а Денис не мог сдвинуться с места.

Да что за чертовщина!

Он просыпался всякий раз в бешенстве, шел на кухню, где наливал стакан воды прямо из-под крана и залпом выпивал его. Денис чувствовал себя как обезвоженный путник в жаркой пустыне и никак не мог напиться вдоволь.

Теперь ему чудился её фиалковый запах в реальности, повсюду преследовал её смех. Наваждение. Безумие. Помутнение рассудка.

Поэтому, когда телефон пиликнул, оповещая о новом сообщении, Денис разъярился.

Она спрашивает, как у него дела?!

Херово!

Потому что вот уже какой день он не может выспаться, не может думать ни о чем, кроме Верещагиной. Ему хочется сорваться к ней, хочется впиться поцелуем ей в губы. Хочется – черт возьми! – сходить на тот вымышленный концерт.

Что угодно… только бы с ней.

Если они продолжат общаться, Денис не выдержит. Рванет к ней. Сломается. Он чувствует себя как наркоман, слезший с иглы. Его ломает и тянет. Всё тело ноет словно после неудачного боя.

Не пиши мне больше. Договорились?

Прочитала и ничего не ответила.

Какая понятливая девочка.

***

Всякий раз, когда на экране высвечивается входящий звонок от мамы, я машинально выпрямляю спину. Не потому, что она плохая или я её боюсь.

Потому что она слишком хорошая.

Мы всегда жили вдвоем.

Папа ушел от нас незадолго до моего рождения, но отцовский долг выполнял исправно. Мы общаемся, он помогает мне финансово. Но в доме слово «папа» произносить запрещено. В маме до сих пор не угасла та, давняя, обида за уход.

Она любит меня. Очень любит. Так сильно, что не может допустить даже мысли о моей самостоятельности. Смешно, наверное, но из родного города я уезжала втайне. Сказала маме, что мы всего лишь посмотрим институты, а сама уже заселилась в общежитие. Вещи потом довезли знакомые.

Меня никто бы не отпустил в институт. Почему? Да потому что учиться в другом городе – не уважать свою семью. Потому что не спрашивать материнского совета – ненавидеть мать.

Мама любит меня безоговорочно, но она не может смириться с тем, что я живой человек, а не её дополнение. Какое собственное мнение? Откуда оно у меня?

Мама знает лучше.

Её удушающая забота проявлялась во всем, даже в мелочах типа одежды.

– Ты пойдешь гулять в этом платье? – говорила мама с таким недоумением, будто я напялила павлиньи перья на голое тело.

Разумеется, после этих слов начинаешь осматривать себя, пытаться понять, что с платьем не так. Переживаешь, ну а потом переодеваешься в джинсы.

– Ты собираешься поступать на экономический факультет? – удивленно спрашивала мама. – Я бы на твоем месте пошла в медицину. У меня там знакомые есть, без работы не останешься.

«Но ты не на моем месте!» – хотелось крикнуть мне от отчаяния.

У тебя есть своя жизнь, ты сама отучилась на медсестру, сама горбатишься, как говоришь, за три копейки. А мне всегда нравились цифры. Я любила их и понимала. Так почему я должна идти по твоим стопам?

Проблема в том, что если поступить по-своему, мама попросту обижалась. Уходила в себя, демонстративно не общалась. Она могла неделями хранить молчание, но исправно готовила завтрак. Как напоминание о том, что я неразумное дитя, а она любит меня даже такой.

В какой-то момент я сорвалась и трусливо уехала.

Понимаю, что так нельзя, но дышится в общежитии куда как спокойнее.

Поэтому каждый раз, нажимая на «принять вызов», я ожидаю худшего.

– Ну, привет. Ты в отчий дом вообще собираешься? Или всё, столичная фифа? – с насмешкой спрашивает мама.

– Привет. Пока не понимаю загруженность по экзаменам. На каникулах, возможно…