до пят, чтобы убедиться в отсутствии посторонних веществ. То же самое касается воспитанников, возвращающихся из увольнения.

– Увольнения? Вы выпускаете их из здания?

– Мы предоставляем своим воспитанникам короткие увольнения в случае, если, скажем, родственники хотят забрать их к себе на выходные. Зачастую эти родственники не имеют возможности полностью взять на себя заботу о ребенке, но готовы пригласить его в гости. Мы берем плату за такие поездки, чтобы компенсировать потери от его отсутствия.

– А что, если ребенок не вернется?

– Если воспитанник не возвращается или возвращается в неудовлетворительном состоянии, влияющем на его трудоспособность, пригласивший его теряет свой депозит и должен покрыть упущенную выгоду.

– Иными словами – если сломаешь, будешь покупать.

– Можно сказать и так.

– Какого возраста дети у вас под опекой?

– От двух до семнадцати лет.

– Как? И такие маленькие?

– Плохие вещи происходят не только с теми, кто к ним готов.

– А что бывает, когда ребенку исполняется восемнадцать лет?

– После этого дети становятся совершеннолетними. Они больше не находятся под защитой государства, и спонсорские пожертвования на них не распространяются. Поэтому они… ну, идут своей дорогой.

– Но если им некуда идти? Кто-нибудь следит за тем, как они живут дальше?

– У нас есть услуга мониторинга безопасности для выпускников. Стоимостью четыре тысячи девятьсот девяносто девять долларов в год. Если они от нее отказываются, мы больше ничем не можем им помочь.

– Но откуда этим детям брать по пять тысяч в год на мониторинг безопасности?

– Мы предоставляем кредиты на выгодных условиях, – сказала Проктер. – Вы пришли.

В дальнем конце коридора Кэсси увидела металлический стул, стоявший перед одной из спален. На стенах каждой спальни висели большие телевизоры, включенные на разные каналы. Дети – те, кто не был подключен к Терре+, – в ступоре таращились на них ввалившимися глазами в красных прожилках.

Проктер показала Кэсси на стул перед спальней Эли Миллер. Кэсси села и посмотрела на обитательницу комнаты. Девочка была угловатой и очень худой. Несмотря на свои пятнадцать, выглядела она гораздо младше. Белый костюм болтался на ней, и Кэсси бросились в глаза тонкие запястья, выглядывавшие из рукавов. Волосы девочки, похоже, недавно подстригли, и теперь они хаотично отрастали над ушами. Голову она держала низко опущенной, взгляд был злобным, почти жестоким, и Кэсси подумала, что хоть девочка и истощена, она явно умна и наблюдательна.

Проктер вытащила из кармана пульт и нажала на кнопку.

– Чтобы звук проходил, – объяснила она Кэсси. Потом, повернувшись к Эли, спросила: – Как вы сегодня, мисс Миллер?

Та ничего не ответила.

– Когда она сюда попала, то постоянно болтала о разных теориях заговора. Нам удалось положить этому конец. Теперь она не такая разговорчивая.

– Может, это потому, что никто ее не слушает? – съязвила Кэсси.

– Скрипучие колеса смазывают, – заметила Проктер. – Наслаждайтесь беседой, миссис Уэст. Мисс Миллер, будьте паинькой.

С этими словами Проктер развернулась и пошла к выходу. Железные двери раздвинулись, потом бесшумно съехались у нее за спиной, оставив Кэсси наедине с Эли.

– Суровая дамочка, – сказала Кэсси. – Ты как тут?

Эли молча окинула ее взглядом. Потом едва заметно улыбнулась и произнесла:

– Привет, Клариса!

– Извини?

– Не обращайте внимания. Это из старого фильма[13].

– Ах да! – Кэсси осмотрела разделяющую их стеклянную перегородку. – Не сразу сообразила. Значит, любишь классику?

Эли кивнула.

– Раньше любила. Теперь я смотрю только дурацкие сериалы в Терре+, во время фокус-групп. У Ганнибала Лектора условия и то были получше. Картины висели на стенах. Может, мне надо было есть людей – вместо того чтобы – ну, вы знаете – стать свидетельницей смерти родителей.

– Мне жаль, что тебе пришлось через такое пройти, – сказала Кэсси. – И что твоих родителей больше нет.

Эли кивнула и негромко ответила:

– Спасибо. Вы удивитесь, если узнаете, как мало людей мне это говорили.

– Я правда так думаю. Спасибо, что согласилась встретиться со мной.

– Без проблем. Вы первая, с кем я говорю – если не считать сотрудников, – с тех пор как оказалась тут.

– В смысле?

– Нам не позволяют общаться с другими детьми, – объяснила Эли. – Ну с воспитанниками.

– Но почему?

– Видите ли, пару лет назад несколько детей – воспитанников – сбежали. Они сговорились на групповых занятиях физкультурой. Поэтому теперь вместо тренировок нам просто ставят в камеру – простите, в спальню-кабинет – переносную беговую дорожку. Очевидно, нас разделяют специально, чтобы мы не спланировали новый переворот.

– Но на улицу-то вас выпускают?

– Ага. И мы торчим там в стойлах. Как свиньи, – фыркнула Эли. – Так ваш муж правда невиновен?

– Правда, – подтвердила Кэсси. – По крайней мере, я так думаю.

Эли кивнула, словно нашла подтверждение собственным мыслям.

– Ну если вы не врете, то ваш муж вытащил несчастливую соломинку, и ваша жизнь с тех пор полетела в тартарары.

– Как тебе здесь живется?

Мгновение Эли молчала. Потом встала, запрокинула голову к потолку, покружилась, словно марионетка на веревочках, и снова села на кровать.

– Потрясающе. Мне очень здесь нравится. Как в пятизвездочном отеле, только вместо шелковых простыней одеяла, жесткие, как конские копыта, и еда словно из чьей-то задницы.

– А что говорит твой адвокат? Может, есть другие варианты, кроме «РИМа»?

– Ну конечно! Мне предлагали особняк в Хэмптонсе с бассейном и роботом-дворецким. Но я выбрала это место. Напрасно, наверное.

– Дэвид Гудвин сказал, у тебя есть тетка.

– Ага. Мы встретились впервые в жизни в офисе ее адвоката в Терре+. Как же она выразилась? В их с мужем планы не входит иметь детей. Они мне желают удачи. Разговор длился не дольше, чем я принимаю душ.

– Но у тебя есть законный представитель? Человек на твоей стороне?

– Государство назначило мне бесплатного защитника. Но в социальной службе сказали, что со всеми преступлениями, которые творятся в Терре+ и Терре–, денег на общественных защитников у правительства не хватает. Мой может выделить только пять бесплатных часов. Кажется, это время истекло еще до того, как он закончил читать полицейский отчет. А в остальном живу я так же, как до этого, в Терре–. В школьное время мы смотрим образовательные программы. Потом тестируем продукты для разных спонсоров. Иногда на нас надевают тактильные костюмы с сенсорами и заставляют слушать музыку или смотреть кино. Записывают нашу реакцию и передают ее… кому надо. За каждые двадцать часов тестирования я получаю час свободного времени. На этой неделе я заработала два, так что смогла посмотреть интерактивную версию «Доктора Стрейнджлава». Есть нечто притягательное в том, чтобы взорвать по всей Земле ядерные бомбы[14]. Когда накоплю еще пару часов, посмотрю «Двойную страховку». Барбаре Стэнвик[15] я позволила бы использовать меня как ей угодно.

– Я понимаю, что это трудная тема и к ней так просто не подступишься. Но времени у нас немного. Мы можем поговорить о том, что произошло в тот день, когда твои родители погибли?

– Конечно. Перейдем к разговору поприятнее.

– В полицейском отчете, который я прочла, ты сказала детективу Уобашу, что твой отец называл