За привычное не цепляется глаз. Андрей в самом начале пребывания в городе интересовался набросками, подходил чуть ли не к каждому мольберту, но скоро и он привык к обилию живописцев и стал относиться к ним куда спокойнее. Поэтому Сосновцев с Селивёрстовым прошли мимо рисовальщика, не обратив на него внимания. Однако если бы друзья заглянули в альбом, то на этот раз несказанно удивились бы. На листах, в необычной, яркой манере, были мастерски изображены чёткими штрихами грифеля их лица.

Звали художника Анарион Локтев. Происходил он из бедной семьи, и на поддержку влиятельных родственников рассчитывать не мог. Поэтому известностью мастер не обладал, в картинных галереях не выставлялся, да и богатых заказов от влиятельных персон Владимира не получал. Однако ремесла своего не оставлял и верил в своё будущее. Мало кто знал, что помимо художественной деятельности, Анарион регулярно, не привлекая чужого внимания, встречается со скромным представителем небольшой голландской конторы господином Де Фризом. Контора занималась посреднической деятельностью в торговле английской шерстью, применяемой при изготовлении дорогого сукна. И уже совсем узкому кругу лиц в Берлине было известно, что под личиной безобидного фламандца скрывается подданный Кайзера Вильгельма, матёрый шпион и резидент военной разведки Герман Штосс.

В сети Штосса Локтев попал неслучайно. Резидент активно подбирал себе помощников среди неудачников с амбициями во всех слоях городского общества. А художник большого таланта не проявлял, можно даже сказать, был достаточно бездарен. Но попробовали бы вы сказать об этом самому Анариону. Тут, господа, и схлопотать недолго, по сопатке-то. Выработав своеобразную манеру письма, будущий Микеланджело лишь ждал возможности проявить себя перед широкой публикой. Вот только возможность эта всё не предоставлялась, зато богатый фламандец, как бы случайно познакомившись с вольным живописцем, умело играл на струнах возвышенной души. Купил пару его картин и упорно убеждал господина Локтева в его незаурядности.

Резидента устраивала привычность толпящихся в городе приверженцев кисти и холста, чуть насмешливое, но доброжелательное отношение к ним, хорошо известный непоседливый характер творческих людей. Но была и ещё одна особенность, делавшая Локтева особо ценным агентом. Он обладал феноменальным слухом. Сложись судьба чуть иначе, возможно быть бы Анариону Локтеву знатным музыкантом. Однако случилось всё так, как случилось, но вот шпиону эта особенность была как нельзя кстати.

В последнее время агентура доносила Штоссу, что русские готовятся оснастить свой воздушный флот дирижаблями нового поколения. 6-я Эскадра, базирующаяся за Стрелецкой слободой, ожидала прибытия новых машин.

Аэродром накладывал на город свой, особый отпечаток. На улицах частенько встречались пилоты, квартировавшие в городской черте. Многие из них предпочитали столоваться в приличных трактирах и ресторациях, благо, жалование летунам это позволяло. Новые дирижабли «Георгий Победоносец» крайне интересовали германского резидента, и он дал задание своему агенту – толкаться в местах появления пилотов, слушать их разговоры, собирать по крупицам информацию.

Выполнять задание шпион принялся с комфортом – в хороших заведениях, под бокал лёгкого белого вина. Обладая особенным слухом, он умудрялся буквально прочёсывать зал ушами. Улавливал не только слова, но и интонации. Искусством подслушивания агент к тому времени овладел в совершенстве, умел ставить в сознании нечто вроде фильтра, отметающего пустые разговоры, но чутко улавливающего всё, что относилось к летательным аппаратам и воздухоплаванию.

Сегодня, как назло, на обед не явился ни один человек в небесно-голубой форме воздушного флота России, но Анарион случайно зацепил разговор двух статских господ, увлечённо обсуждающих планёры. Поначалу разговор его не заинтересовал, но когда означенные господа неожиданно перешли к неким новым видам планирующих аппаратов, Локтев насторожился.

По необходимости он худо-бедно разбирался в вопросе: лёгкие, скрытого применения планёры, о которых вещал один из беседующих – плечистый, светловолосый, с редкими здесь «немецкими» усами щёточкой и уверенным взглядом светло-серых глаз, – могли заинтересовать куратора. А уж когда собеседники затронули тему авиационных двигателей, и пуще того – новинок в этой области, да плечистый вдруг перешёл на заговорщицкий шёпот!..

Впрочем, это совершенно не помешало Анариону услышать всё, что тот говорил. Шпион незамедлительно набросал штриховые, но точные портреты заинтересовавших его людей. А за плечистым, упоминавшим странные моторы, решил последить. Как только странная пара рассталась, он закрыл альбом, подхватил мольберт и с независимым видом покинул ресторацию. Следить за плечистым оказалось легко – тот совершенно не остерегался…

Сосновцев распрощался с Селивёрстовым, уговорившись встретиться назавтра в Архиерейском саду, где близ Нижней Егорьевской улицы друзья облюбовали удобную беседку. Сад по дневному времени, да ещё в конце сентября, был совершенно безлюдным, и ничто не помешало бы разговору.

Селивёрстов не очень-то любил приглашать гостей, говорил, мол, у него вечный беспорядок. В двухэтажном особняке он жил один, заявляя, что настоящий мужчина всегда может позаботиться о себе сам. Однако имел приходящую прислугу Дуню Как видно, без женской руки даже настоящему штабс-капитану было бы нелегко поддерживать порядок в большом доме. Трапезничать же Никодим Митрофанович предпочитал в ресторациях и трактирах.

Сосновцев тоже не горел желанием принимать друга в своей меблированной комнате. Обставлена она была более чем скромно, по-спартански. Да Андрей и не стремился создать уют во временном жилье, под этой крышей он разве что ночевал. Отсюда и беседка.

А в тот памятный день, не теряя времени, визитёр отправился разыскивать пакгауз. Почти год он не был в этих местах. Зачем? Пластиковый пакет Постышев изъял ещё в первую встречу, а про журнал Сосновцев забыл напрочь. Ну, просто вылетела из головы эта незначительная деталь! Потому и не заикнулся о нём дознавателям, даже после «святой воды» экспертов. Лишь бы журнал сохранился – не размок под дождями и снегом, не сгинул. Бумага – материя нежная, долго храниться в навале мусора не может.

Переход произошёл через канализационный люк, но здесь, на местности, Андрей оказался в овраге. Потом выбрался на улицу, где впервые встретился с Селивёрстовым. Теперь-то Сосновцев знал, что называлась она Царицынской. Он без труда добрался до нужного места через Троицкий вал, мимо Манежа и Конной площади. Вот и тот самый овраг, имевший название Ерофеевского, загибавшийся от Манежа к Царицынской улице. Дальше речка Боровок…

На миг появилось желание спуститься к яме, в которую угодил, и попробовать ещё раз совершить обратный переход. Но Сосновцев подавил искушение. Ему чётко объяснили – проходы работают лишь в одну сторону.

В прошлый раз они с Селивёрстовым, перейдя через мост, направились прямёхонько в полицейское управление. Чин с медалью «За беспорочную службу…» оказался ни кем иным, как приставом Чиховым. Второй – унтер-офицером Пришвиным, оперативником. Но сейчас это не имело значения, главное – управление легко найти по пожарной каланче. Вон она виднеется, за речкой. Нужно пройти по мосту, справа будут сады. Так и есть. Полицейская часть в начале Стрелецкой слободы, напротив чулочной фабрики Башева, а по дороге тот самый заброшенный пакгауз.