– Оля Дендридова, – отвечала на полном серьезе Лиза, – Моя сестра.

Не было у нее никакой сестры. И никакой Оли Дендридовой в садике не было. Лиза придумала ее для прикрытия или еще чего-то.

– Как так? А воспитательница на тебя указывает…

– Мы похожи с ней просто… Сестры ведь…

Я завез Лизку домой и, оставив машину, пошел к родителям, которые жили в двух кварталах отсюда. Раз в неделю, по вторникам, с восьми до десяти с папой и его другом Виктор Евгеньевичем мы устраивали карточные баталии. Играли: иногда в буру, а иногда в преферанс. А сегодня договорились про очко. В моем портфеле вместо рабочих документов лежала бутылочка хреновухи, которую мне с удовольствием налили в ресторане напротив офиса.

– О, дошел-таки! – поприветствовал меня папа. – Раздевайся, сейчас начнем!

– Привет, – ответил я, протягивая пол-литрушку. – Здрасьте, дядя Вить.

– Опять коротышку принес? – спросил он деловито.

– Так у вас наверняка припрятано где-нибудь…

Я прошел в гостиную. Виктор Евгеньевич разбирался с колодой, пересчитывая карты, а папа перелистывал программы телевизора, пытаясь найти правильный фон для предстоящего действа. Щелкал только по кабельным, чтобы даже случайно не наткнуться на горячо нелюбимые федеральные каналы. Перепрыгнул с матча Барселона – Райо Вальекано на снукер, остался на нем несколько секунд. Затем пошел блок каналов с зарубежными фильмами. Затем с нашими.

Виктор Евгеньевич начал раздавать карты, а я – разливать хреновуху по рюмочкам, когда телевизор сообщил:

– Любовь долготерпит, милосердствует…

Я, встрепенувшись, поднял голову, но папа уже переключил обратно на футбол. Период переключений не превысил и трех минут, а Барса уже вела один – ноль.

Через час мы сделали перерыв. Мужики пошли перекурить на балкон, а я, взяв пульт, вернул предыдущий канал (он назывался «Русский иллюзион») и, пробежав по программе передач, обнаружил, что папа попал на фильм Тарковского «Андрей Рублев». Естественно, он уже закончился, сейчас по экрану с автоматом куда-то бежал герой Пореченкова.

Я переключил на футбол. Мы играли еще час, а затем, усталый, без трех тысяч, но довольный, я пошел домой. Гордые пенсионеры, думал я, улыбаясь, так денег не берут, а карточный долг – святое дело.

Через полчаса я добрался домой, а еще минут через двадцать в спальне рассказал эту историю жене Ленке, которая, как всегда, выслушала меня с ироничным интересом. Заметила, смеясь:

– Вот так вот, Олег Палыч… При игре в очко и выпивании дорогущей ресторанной настойки через старенький Panasonic познакомился с одной из самых интересных библейских цитат… Как там дальше? Не завидует, не превозносится, не гордится… А долготерпение – на первом месте. О как!

– Да…

– Ладно, Олег Палыч, я и так уже слишком долго терплю, давай-ка иди сюда!

И я залез под одеяло.

Рабочая среда опять началась со звонка Зыкиной.

– Ну чего ты? Договорился?

– Да, дорогая, конечно.

– Когда заедешь?

– Завтра.

– Отлично. Буду ждать. Давай в обед.

– Давай.

Накрапывал мелкий дождик. Я открыл окно, и в кабинет проник запах питерской мороси. Володя еще не появился: видимо, стоял в пробке на Литейном, вырабатывая терпение. Я же с утра был абсолютно спокоен. Даже охранник на входе не смог вывести меня из равновесия.

Хотя очень старался.

* * *

Она перевернулась на другой бок и засопела. Так же негромко и интеллигентно, как и все, что она делала. А у Антона третий день была бессонница. По непонятным причинам.

Они съехались недавно, и на четвертый день совместного проживания его сон исчез. Поминай как звали. А ее звали Света. Света Михайлова. Они познакомились пару месяцев назад в ирландском пабе на Невском, где он организовал вечеринку для своих сотрудников. Повод – успешное завершение непростого судебного процесса. Фирма была молодая, четыре месяца от роду; сотрудников, включая Антона, пятеро. Светка же с подругой зашла в паб после работы выпить по кружке темного пива и потрещать, благо был вечер пятницы. Потом случайно столкнулись в холле бизнес-центра, где, как оказалось, Света занималась продажей зарубежной недвижимости – в офисе на третьем этаже. Антон же развивал свое правовое бюро, сидя на пятом, в другом крыле здания, поэтому встречались они достаточно редко. Теперь же, после пары свиданий, они встречались каждый день, с утра на кухне и по вечерам в спальне. А ночью, мучаясь от бессонницы, Антон слушал, как она сопит, негромко и интеллигентно, как, собственно, и все, что она делала.

* * *

Около девяти лет Антон работал по найму в крупной юридической фирме. Ее создательница и бессменная руководительница Олеся Васильева частенько делилась с ним идеями, как успешно руководить предприятием, и секретами личного достатка. Тогда Крушинский чаще пропускал их мимо ушей, слушая лишь для того, чтобы остаться в фаворе у склонной к самодержавию, ироничной женщины. Сейчас же, став предпринимателем, ковырялся в памяти, стараясь припомнить все, что Олеся рассказывала ему на вечеринках, в самолетах, когда они летали в командировки, и просто когда устраивала очередную выволочку. Однажды, на закате корпоратива, хитро взглянув на Крушинского из-под очков, она выдала:

– Тоха, если ты хочешь изобилия – кучу денег, например, – ты сам должен его создавать. Ни у нас, ни у наших родителей не было привычки жить в изобилии. А привычка жить в нужде – была. Мы должны сами формировать новую идею. Идешь за хлебом – купи два. Окружи себя изобилием хлеба.

– А что я потом с ним делать буду, с черствым?

– Антон, ну елы-палы… Сухари насушишь… Идея не в этом. А в том, что ты создаешь привычку позволять себе больше, чем нужно просто для выживания. Идешь за ботинками – купи две пары. Схватил?

– Да, – отвечал тогда Крушинский чуть раздраженно, думая, какого черта эта своенравная баба учит его, что и как покупать. Но на следующий день в гипермаркете взял себе две упаковки хлеба, хотя вполне было достаточно одной.

* * *

Заснув лишь под утро, Крушинский вскочил в семь от неприятного звука будильника, который запищал на смартфоне у Светы. Вскочил и побежал на кухню варить кофе. Хозяйка же будильника и не думала просыпаться, а лишь перевернулась на другой бок. Так обычно и происходило, поэтому минут через десять, глотнув кофе, Антон сам приступал к побудке.

– Милая, ты лучше бы вставала, – начинал он, – тебе-то нельзя опаздывать… Это я – сам себе расписание.

Никакой реакции.

– На последний рубль, Света, – попробовал он словами Шнурова, – и люби меня за это!