– Мне нечего добавить к тому, что говорилраньше, – малость подумав, сказал Сварог. – Отправляйте уж на своисемьдесят два часа. Да и в чем я должен признаваться-то?!

– Отправлю. Обязательно, – пообещалаШевчук. – А еще я, пожалуй, примешаю во всю эту историю немножко личногоотношения и перегну палку там, где в ином случае, может, и не стала бы. Ты ужизвини, иностранец, но я не привыкла, когда меня держат за дуру. Семьдесят два,говоришь? А знаешь, как ты их проведешь в отеле под ласковым названием«Эль-СИЗО»? Весело проведешь. Я тебе по блату выпишу путевку с сопроводительнымлистком в виде шепотка на ухо сержанту из охраны: мол, есть у нас серьезныеподозрения, что сей гражданин как раз и есть тот самый злобный камышанскийманьяк, который сперва насилует, а потом душит трехлетних девочек и которогобезуспешно ловят вот уже второй год. И намекну, что ежели этого гражданинапоместят в пресс-хату то никому никакого урона в служебном плане не выйдет, авыйдет лишь сплошное благолепие и взаимная признательность. А к моим словам идаже полунамекам, знаешь ли, привыкли относиться со всей серьезностью —

слишком давно тяну лямку. И свой авторитет зарабатывалаисключительно горбом, а не каким-нибудь другим местом.

Шевчук снова закурила, на этот раз Сварогу сигаретку непредложив.

– Через семьдесят два часа у тебя, иностранец, очкопревратится в проходной двор. А лучше сказать, в общественную парашу, и кишкибудут свисать из него, из очка, как порванные провода. Я уж не говорю провыбитые зубы, сломанные ребра и прочую мелочевку. А когда тебе потом определятсрок… да-да, уж в этом ты не сомневайся, какую-нибудь статеечку мы тебеобязательно подберем, с этим у нас никогда проблем не было и не будет… да вотхоть подельника твоему чернокожему другу из тебя сделаем, мол, на пару вы техмолодчиков на скамейке убивали, а ты еще и науськивал, идейно вдохновлял. Икогда ты попадешь на зону с таким аттестатом, как разработанная задница… –Шевчук мечтательно закатила глаза. – Весь срок от параши ни на шаг неотойдешь. Понял? Или ты думаешь, на понт беру и не сделаю?

«Не сделает, – понял Сварог. – Именно что, мадамажан, на понт берете». Но, если честно, МХАТ плакал по ней крокодиловымислезами. У них тут что в Сибири, все менты такие актеры? Куда там Фрейндлих ипрочим Тереховым…

И он сказал деланно усталым голосом:

– Да отправляй куда хочешь.

– Идет, – Шевчук загасила сигарету вернулась застол и нажала что-то на столешнице снизу. – Ладно… Как для иностранца и поженской доброте своей я сделаю для тебя одну поблажку махонькую такую. Яоставлю тебе шанс все прекратить в любой момент. Затарабанишь в дверь:«Спасите-помогите! Готов во всем сознаться!» Спасут и помогут. Но только ежелиты и после этого начнешь лгать и запираться, тогда вернут тебя, голубка, назад,и уж кричи, не кричи…

Открылась дверь, и на пороге комнаты нарисовался конвоир.Шевчук сделала ему знак рукой подождать.

– И вот еще что… – она замолчала, словно споткнувшись.Сварогу показалось – задумалась, говорить или не говорить. Но все же сказала: –Твой чернокожий приятель, между прочим, сейчас тоже на пути в следственныйизолятор. Или уже в СИЗО. Будете соседями.

– То есть как? – Сварог от удивления ажпривстал. – Он же…

– Вот именно! Никто ничего не может понять. Укладывалина носилки и вдвигали в «скорую» полутруп. Который, пока везли в больницу,вновь превратился в здорового человека. Рана затянулась, и даже не замеченослабости, обязательной после такой кровопотери. Случаем не знаешь, в чем тутфокус?

«Подземная пирамида, – мог бы сказать ей Сварог. –Она же Истинная Пирамида, если верить Беркли. Судя по всему, это она передалаПятнице часть своей силы. Или… не только ему?» А еще Сварог подумал о том, чтораз Н'генга в следственном изоляторе, то это кардинально меняет его собственныепланы. Теперь бежать в коридоре нет никакого смысла, а есть прямой смысл датьсебя отконвоировать в СИЗО и бежать уже оттуда. Уже с Пятницей.

– О чем задумались? – спросила Шевчук,вставая. – Пожалуй, я догадываюсь, в чем дело. Вы-то рассчитывали, что вашшоколодного цвета приятель замолчал навечно, ну, в худшем случае, надолго, атеперь он может заговорить в любой момент и сообщить что-нибудь, вас напрочь неустраивающее. Не так ли, мистер Беркли? Может, все же желаете что-торассказать? Тогда давайте быстрее определяйтесь, мне пора ехать.

– Я уже определился. Отправляйте, куда собирались.

– Что ж… Будь по-вашему.

Старший прапорщик был уже в серьезных годах, уже, наверное,и пенсию выслужил, но вот продолжал работать. Отчего ж мужику не работать,ежели здоровье позволяет? Озвереешь сидя дома.

– Лицом к стене, – скомандовал прапорщик.

Сварог встал, как велели. За спиной шаркнули по бетонусапоги, чиркнула спичка, потянуло ароматным табачным дымком.

– Повернись. На, закури.

Старший прапорщик протянул раскрытый портсигар. Сварог нестал вставать в позу: мол, с вертухаями не курю, вытащил из-под резинкисигарету, прикурил от протянутой спички.

– Послушай меня, паря, – сказал прапорщик,приглаживая небольшие аккуратные усы. – У меня глаз наметанный, я человеканасквозь вижу. И вижу, что ты, паря, человек непростой. Есть в тебе какой-тостержень. Но… Это камера. Не пресс-хата, конечно, но и тут не интеллигентикисидят. Если будешь много выступать – а мне отчего-то кажется, чтобудешь, – тебя превратят в инвалида. Если ты надеешься на силу или наприемчики, то зря, оставь ты это. В это СИЗО таких Негрошварцеров приводили,что ты против них хиляк из хиляков. Иные храбрились: мол, я на воле по двадцатьрыл одной левой раскидывал. Да только никто из этих Шварцеров не выгреб отсюдатаким же целым, как вошел, против кодлы из десятка рыл никто не устоит. Аздоровье взад никогда потом не вернешь. Хорошенько подумай, стоит ли того твоезалупательство.

– А ты, батя, агитируешь меня по доброте душевной илипо обязанности? – напрямую спросил Сварог, щурясь от дыма. – Хотя,спасибо, конечно, за науку.

– А тебе не все равно, паря? Я вот что тебе скажунапоследок. Я тут всего навидался, паря. И всяких. И к жизни после этого началотноситься, прости за умное слово, философически. Все суета, нет в жизни правдысо справедливостью, каждый за себя, и все в таком духе. Короче, никого не жаль,потому как никто тебя самого не пожалеет. А теперь сам думай.

– Ты мне вот что лучше скажи, старшина, – Сварог сусмешкой посмотрел на прапорщика. – А если бы тебе прямо сейчас предложилимахнуть из этого мира да головой в неизвестность? Провалиться куда-нибудь надругую планету, оставив здесь все эти коридоры, надоевший дом в панельноймногоэтажке с квартиркой в три шага, провонявшую мочой лестницу, загаженныйвоздух и химическую пищу? И вперед на волю, где боевой топор ударяет по бедрупри каждом шаге коня, где рядом настоящие друзья, где… (он на миг запнулся, незная, как продолжить, но тут кстати вспомнился Смок Белью) где ты ешь настоящеемедвежье мясо?