Какое-то время Эдуард Евгеньевич боролся с волной негодования и обиды, бушевавшей внутри. Затем он фыркнул, покачав головой. Подошел к кухонному столу, тяжело опустился на стул.

— Мы с тобой сколько уже знакомы? — спросил он. — Лет двадцать? Все это время я знал о твоем даре. Знал о таких, как ты. Я никогда не испытывал страха или неприязни по отношению к вашему брату. Чего-то не понимал, да… Но в целом принимал ваше существование как факт. Однако, как бы сильно ни старался, я не мог избавиться от червячка сомнений. Вы ведь другие, да? Не такие, как мы, нормальные люди. Похожи на нас, но все равно отличаетесь. Вы как бы возвышаетесь над нами благодаря своим фокусам.

Владимир Данилович поставил чашку на стол, приблизился к другу.

— Эдуард, послушай…

— Каждый раз, — повысил голос Громов, — каждый раз, болтая с тобой, я думал: наступит момент, когда наши различия нас разъединят. — Он развел руками. — И вот мы здесь. Ты скрываешь от меня имя убийцы, потому что я не такой, как вы.

— Не делай из мухи слона, Эдуард. Все обстоит несколько иначе.

— Что, например?

— Например, психокинетик, убивший Сухого. Да, он действительно совершил преступление, и я не пытаюсь умалить сей факт. Но нужно иметь в виду: Сухоставский заслал «торпед» к нему и его родным. Человеку пришлось защищаться. Ради безопасности семьи он пошел до конца. Разве тебе не приходилось бывать в его шкуре?

Громов вновь покачал головой.

— Ты не понял. Я ведь не мораль пришел читать. Ну, грохнул он Сухого — и хрен бы с ним. На планете стало чуточку чище. Меня бесит то, что ты не доверяешь своему лучшему другу. Мне!

Малахов держался бесстрастно. В такие минуты Эдуарду Евгеньевичу казалось, что он играет в сквош.

— Ты должен знать, — сказал генерал. — Вчера к Горелику приходила Оксана Леднева. Двадцать минут она задавала Мише неудобные вопросы, а в конце потребовала передать Спецкомиссии материалы по делу Сухоставского. И кинула на стол Викторовича распоряжение о содействии, подписанное лично президентом.

Громов сделал многозначительную паузу.

— Чуешь, чем дело пахнет? Может быть, твой психокинетик — жертва обстоятельств. Может быть, он сделал великое дело, убрав Сухого с игрового поля. Не знаю, это все из области морали. Но факты говорят о том, что ты покрываешь убийцу, за которым идет фанатичка с неограниченной властью. Я мало чем смогу помочь, пока не увижу, какие карты у тебя под столом.

Владимир Данилович выдвинул второй стул, сел вполоборота к другу.

— Насколько серьезно настроена Леднева? — спросил он.

— Все наши наработки передали Спецкомиссии сегодня же утром.

— Она не сказала, почему этот случай так сильно ее заинтересовал?

Громов подался вперед.

— Старик, ты не врубаешься? Бабенка не отчитывается — она спрашивает.

Впервые на лице Малахова отобразилась хоть какая-то эмоция, которую Эдуард Евгеньевич сумел распознать. Удрученность.

— Значит, нужно форсировать события.

— Володя, она доберется до тебя! До человека, который покрывает разыскиваемого ею убийцу.

— Нет, если мы с тобой быстро все разрешим.

Громов взглянул на Владимира Даниловича и усмехнулся.

— О, так теперь мы снова команда?!

— Мы и не переставали ею быть.

— То есть как?! Ты минуту назад заявил, что тебе лучше работать в одиночку!

— Ничего подобного. Я предлагаю действовать сообща, но с разных концов. Ты хорош в оперативно-разыскных мероприятиях — тебе и ловить Артема. Я же займусь эзотерической частью. Две стороны одной медали, две противоположности. Но чтобы разрешить ситуацию в целом, нужно бить в обе мишени.

Владимир Данилович ободряюще улыбнулся.

— Мы все еще на одной стороне, Эдуард. Мы по-прежнему делаем одно дело.

Громов опустил взгляд на столешницу. Рассматривая выгравированный узор тай-цзи, он думал о том, что, возможно, начинает понимать его значение на практике. И отпил-таки чаю.

— А что еще за фрики? — спросил генерал.

— Какие фрики?

— Ты сказал, что выявил других психокинетиков.

— Пока только одного. Случайно. Или наоборот — встреча наша оказалась предопределенной.

— Кто он, что умеет?

— Он… — Малахов запнулся, прикидывая, стоит ли посвящать друга в очередную тайну. — Он — левитант, спасший Анжелику Круглову.

Громов удивленно вскинул короткие брови. Теперь он смотрел на Владимира Даниловича как на распоследнего психа.

— «Прецедент Анжелики»?

Малахов кивнул.

— Субчик, за которым гоняются все журналисты планеты и — внимание! — небезызвестная Оксана Леднева? Об этом левитанте ты говоришь?

Малахов снова кивнул.

— Он реально существует?

Малахов кивнул в третий раз.

— Поздравляю, Данилыч! — Громов хлопнул друга по плечу. — У тебя феноменальная способность находить геморрой на ровном месте.

Владимир Данилович неопределенно мотнул головой, продолжил пить чай.

— На кой хрен он тебе сдался?!

— Искупление, — тихо ответил Малахов.

Громов прищелкнул языком.

— Да перестань ты… Пора уже перестать винить себя за случившееся с Артемом.

— Этот летающий парнишка — он… Понимаешь, я жал его руку. Видел кое-что. Ему нужен наставник. А мне — второй шанс.

Эдуард Евгеньевич вздохнул и почесал бровь.

— Как знаешь, Володь. Но по мне, ты слишком заморачиваешься.

Мужчины посидели в тишине, допили чай.

— Когда мы найдем Лапшина, тебя звать? — спросил генерал

— Да. Я бы хотел следить за ходом операции.

— Хорошо. Будь на связи.

Эдуард Евгеньевич поднялся. Попереминался с ноги на ногу, желая что-то сказать, но лишь пожелал удачи и ушел.

К Маше в Тверскую область Сергей добрался к полудню. Утро он вновь провел в компании матери и Юли Сотниковой, прилетев к женщинам с первыми лучами солнца. Парня забавлял тот факт, что теперь, когда он обещал своей девушке сократить количество полетов средь бела дня, передвигаться по воздуху приходилось едва ли не чаще, чем прежде.

Машкины родители на даче отсутствовали. Она накормила Серегу обедом, а после молодые люди уселись на террасе с кружками ароматного чая. То были самые обыкновенные кружки, прямиком из девяностых, с выцветшими васильками. Девушка скучала по домашней паре — принтованным, с их с Серегой физиономиями и милующимися котиками.

Кравчук быстро ввел любимую в курс последних событий. Рассказал о знакомстве с Малаховым, телепатическом контакте и о том, как расследование Владимира Даниловича может быть связано с их семьей.