не хуже меня знаете, к тому же — одна из самых богатых в Петербурге… Говорили Вы с ней?

Ласкари потупился.

— Нет, Пётр Иваныч, у нас серьёзного разговора никак не получается — она то бранит меня, то смеётся надо мной. Не могу понять, что она в самом деле про меня думает.

— Это на Дарью Дмитриевну похоже! А Вы-то чего оробели? Подполковником сделались, а к девицам подхода не имеете… Ступайте сейчас к ней, а мы пока в мой кабинет пойдём. У меня там много военных трофеев собрано, думаю, Вам, профессор Фальконет, моя коллекция оружия весьма любопытной покажется…

Ласкари ушёл туда, откуда доносился весёлый смех Дарьи Дмитриевны.

Он нашёл её одну в зале, где должно было состояться представление. Зал был большой, с театральными креслами для зрителей и сценой с тяжёлым бархатным занавесом. Шевалье начал без обиняков.

— Отчего Вы так невзлюбили меня, Дарья Дмитриевна? Когда я в Россию приехал, был никому неведомый грек без гроша в кармане… А теперь вот — при каких деньгах!

— Ещё бы! — Презрительно дёрнула она плечиком. — Говорят, как только Вы полицмейстером в Шляхетном корпусе стали, у Вас сразу руки выросли с ящичком…

— Как это? — растерялся Ласкари.

— Да так… Про таких говорят ещё: «Взяток не берём, а благодарность принимаем»…

Это была правда. Шевалье не мог обогатиться за счёт трудов Фальконета — ваятель был щепетилен в деньгах до крайности, проверял каждую копейку, отпущенную на создание монумента, а его злейший враг генерал Бецкой проверял самого Фальконета, готовый в любую минуту схватить его за руку, а порой и не гнушаясь прямой клеветой в бездумной растрате средств. В общем, здесь Ласкари поживиться не мог, и потому вовсю отыгрывался в Шляхетном корпусе, пользуясь малейшей возможностью поживиться за счёт офицеров и казны, мало обращая внимания на то, что сами офицеры презирали его как безродного выскочку, откровенного взяточника и казнокрада. Об этом, действительно, ходило много слухов в Петербурге.

— Мало ли чего говорят… Ведь и собой я, кажется, не урод… Отчего же с Вами всё не так?.. Я ночами не сплю, мечтаю, да об Вас думаю…

— Однако великая любовь ко мне не помешала Вам трижды за короткий срок на деньгах жениться…

— Так то ж на деньгах… Пустяки это всё… Послушайте, Дарья Дмитриевна, мы ведь с Фальконетом свататься к Вам приехали. А вместо этого я битый час насмешки Ваши выслушиваю…

Дарья Дмитриевна отшатнулась от него, распахнув и без того большущие глаза.

— Свататься? Да Вы с ума сошли! Я замуж вовсе не собираюсь!

— Как это не собираетесь?

— Да вот так! — Она помолчала. Потом, прямо глядя ему в лицо, продолжила медленно, подбирая слова. — А коли откровенности хотите, то извольте: есть у меня тайная любовь, да такая, что Вы себе и представить не можете… Ничего другого не хочу, только бы мне со своею любовью соединиться!

— Мудрено выражаться изволите, Дарья Дмитриевна. Кого Вы этакой необыкновенной любовью любите? Фон-Визина, что ли? Всё Вы с ним по углам шепчетесь, комедии какие-то разыгрываете… Или в Андрея влюблены? Что ж, красив да талантлив, росли вместе, отчего же не полюбить? Видел я, как он на Вас смотрит…

— Ничего-то Вы, шевалье, не поняли. Я Вам про Фому, а Вы мне — про Ерёму… Не о той любви я Вам говорю, про которую Вы думаете. А чтобы Вы навек про меня забыли и даром ни меня, ни себя не мучили, скажу прямо — я о театре Вам говорила. Театр я люблю, и век любить буду. Жизнь свою хочу театру отдать. Занавес буду отворять, да с театральными плотниками да мужиками стулья на сцене переставлять, только бы с театром во век не расставаться. Вам того не понять…

— Куда уж нам! То-то радость для дядюшки Вашего …

— Дядюшка с тётушкой о мечтах моих не ведают, всё женихов богатых да ладных мне присматривают… Думаю, Вы, шевалье, прослышали, что я после малолетней дочери графа Брюса самая богатая невеста в Петербурге, от того и сватаетесь ко мне?

— Мне до Вашего богатства дела нет. Я теперь и сам не беден. Мне Вы сами надобны. И как человек нерусский, никакими обычаями да предрассудками не связанный, я, быть может, более других Вас понять способен… Коли замуж за меня выйдете, неужели, думаете, не сумею Ваших талантов оценить?

— Прощайте. — Оборвала его Дарья Дмитриевна. — И оставьте глупости Ваши.

Она рванулась было к дверям, да столкнулась в них с дядюшкой.

— Куда это ты, матушка, такая злая? — Дарья Дмитриевна ему не ответила, только сердито рукой махнула и убежала. Мелиссино рассмеялся. — Поругались, что ли? Вот так сговор, ничего не скажешь… Не огорчайтесь, шевалье, племянница моя — девица вздорная, да отходчивая. Если чем обидела — не гневайтесь. Я с ней после потолкую.

— Не скажу, чтобы обидела, но и приятного мало сказала…

— Так что сказала-то?

— Сказала, что замуж вовсе идти не собирается.

— Ха-ха! Вот так язычок! — Захохотал Мелиссино на весь дом. — Как заспорит, так чушь и загородит… Глупа ещё, не обижайтесь…

— Напрасно Вы смеяться изволите, Пётр Иваныч. Дело куда серьёзнее, чем Вам кажется. — Злобно сверкнул глазами шевалье. — Племянница Ваша на службу в театр собралась.

— Чего? — Отшатнулся от него хозяин дома. — На службу? В театр?! Совсем сбрендила девица! Кто же её пустит? — И крикнул во всё своё артиллерийское горло. — Дарья Дмитриевна! Ну-ка, изволь в гостиную пожаловать!

Ласкари засуетился, понимая, что при данной сцене ему присутствовать негоже.

— Вы, шевалье, ступайте пока… — Откровенно гневаясь, согласился полковник. — Но вечером непременно приезжайте. Коли до вечера не передумаете на моей вертихвостке жениться — при гостях согласие дам… Профессор Фальконет сейчас в кабинете, от моих военных трофеев его не оторвать, да я его до вечера и не отпущу. А Вы ступайте…

Ласкари удовлетворённо кивнул, поклонился и вышел.

— Что случилось, дядюшка? Что так громко? — Смиренно вошла в гостиную Дарья Дмитриевна.

— Это я должен у тебя спрашивать, что с твоей головой случилось? Чего это ты тут наплела шевалье?

— Это он Вам наплёл, а я ему правду сказала…

— Остра на язык… Выучил на свою голову! И пению, и музыке, и танцам…

— Я, дядюшка, Вам по гроб жизни за это ученье благодарна буду!

— Это мы с тётушкой много раз слышали. Только не надолго твоей благодарности хватило. Сядь-ка, матушка, передо мной. И скажи теперь, куда это ты свои ножки навострила? И отчего это ты вообще замуж идти не хочешь?

— Дядюшка, у Вас именины нынче… Давайте завтра поговорим. Очень серьёзный разговор