– И мне! – Абигейл выложила на тарелку подрумяненные морские гребешки, обильно политые маслом, и поставила передо мной. – У вас нет аллергии на морепродукты?

– Боже упаси! – ответил я, накалывая моллюска на зубочистку. – Глэдис, а вы будете?

– Разумеется!

Абигейл налила себе белого вина и тоже села за стол. Втроем мы уплетали гребешки и говорили о том, как сложно содержать отделения неотложной помощи в сельских больницах, потом о моей жизни в Онтарио, о том, почему я переехал на восток… а через полчаса я вдруг обнаружил, что рассказываю этим двум женщинам о своем одиноком детстве и трудной юности.

Мариссе, как видно, надоело играть в песочнице, она встала и пошла к нам. Абигейл встретила ее у раздвижной стеклянной двери, подхватила на руки и поцеловала.

– Хочешь сока? – спросила она. – И смотри, кто к нам пришел: доктор Хэмилтон!

Марисса просияла и, завозившись в объятиях матери, потянулась ко мне испачканной в песке ручонкой.

– Док-та!

Абигейл спустила Мариссу на пол, и та побежала ко мне. Я встал ей навстречу и – это вышло как-то само собой – подхватил на руки и поднял над головой, а затем крепко прижал к себе, словно эта девчушка была мне родной и любимой дочерью.

– Меня зовут Райан. Сможешь выговорить?

– Лайан, – улыбаясь во весь рот, повторила она.

Я обменялся взглядом с Абигейл. Глаза ее светились любовью и гордостью: в этот миг я понял, что в ней нет ничего общего с женщиной, вырастившей меня.

И что Мариссе очень повезло с матерью.

Одиннадцать месяцев спустя мы с Абигейл поженились. Обвенчались в маленькой часовне в Честере. Она пригласила на свадьбу коллег с работы – директора школы, администрацию, учителей; я – медсестру и двух других честерских докторов с женами.

Немало удивила меня мать: приехала на свадьбу из Онтарио и с Абигейл и Глэдис была мила и дружелюбна. Впрочем, она ведь успешно ведет бизнес: очаровывать людей, к которым равнодушна, – ее профессиональный навык.

Свадебный прием мы устроили в доме Абигейл – теперь и моем доме – на террасе, выходящей к морю.

В этом не было вторжения на чужую территорию, ведь Абигейл никогда не жила здесь с первым мужем. При жизни Гордона они снимали квартиру, а этот дом Абигейл с Глэдис купили в рассрочку через год после его смерти. Я выплатил остаток стоимости дома, и Глэдис продолжала жить с нами, в отдельных апартаментах на первом этаже.

Поначалу я опасался, что Глэдис будет относиться ко мне с предубеждением – я ведь занял место ее умершего сына, особенно в глазах внучки, не помнящей настоящего отца. Но, как оказалось, беспокоился я напрасно. Глэдис приняла меня в семью с распростертыми объятиями и окружила материнской заботой.

В сущности, она стала для меня второй матерью. Точнее, единственной.

Удивительно, какой разной бывает жизнь: то она жестока и трагична, то дарит тебе нежданное счастье.

Мы с Абигейл были очень счастливы. Лишь одно омрачало наше блаженство: несмотря на все усилия, даже на лечение, у нас не было общих детей. Зато была Марисса – чудесное маленькое солнышко, освещающее нашу жизнь.

Именно Марисса сыграет важнейшую роль в моей истории.

Я всегда знал, что Марисса умница. С первой нашей встречи у меня в кабинете, когда она вдруг перестала плакать и устремила на меня такой спокойный, серьезный, какой-то даже не детский взгляд.

В детстве она не знала покоя; и, хоть порой доводила нас до исступления своими проделками и бесконечными вопросами, мы не уставали восхищаться ее сообразительностью, энергией и жаждой жизни. Я кое-что понимаю в психологии и сразу распознал в ней одаренного ребенка. Других детей у нас не было, и все свое внимание, все силы, всю любовь мы отдавали Мариссе. Каждый день кто-то из нас – я, Абигейл или Глэдис – читал ей на ночь, играл с ней в развивающие игры, а позже – занимался французским, историей или математикой.

Я взял на себя естественные науки, Абигейл гуманитарные. К десяти годам Марисса уже говорила по-французски не хуже, чем по-английски, играла на фортепиано и на скрипке.

Глэдис взяла на себя нравственное воспитание. Она работала в продуктовом банке, волонтерствовала в местном доме престарелых и, едва Марисса немного подросла, начала учить ее милосердию и состраданию.

В старших классах Марисса вошла в совет школы и тут же организовала благотворительный марафон в пользу детской больницы в Галифаксе. В первый год она собрала тысячу долларов и стала героиней репортажа на местном телевидении. На второй и на третий год повторяла акцию, собирала все больше и больше, а потом, окончив школу, передала свою миссию младшим ученикам.

Я безмерно гордился Мариссой. И когда ветер судьбы переменился и в наш дом вошла беда, именно Марисса, ее сила духа, благородство и любовь стали для меня опорой и не дали впасть в отчаяние.

Мы с Абигейл были женаты уже пятнадцать лет и очень счастливы… когда однажды Глэдис попыталась помыть DVD-плеер в посудомоечной машине.

А несколько дней спустя поставила вариться картошку, сама вышла прогуляться на берег моря и заблудилась на пляже, по которому гуляла всю жизнь. Когда она наконец нашла дорогу домой, картошка уже выкипела, кухня была полна дыма, трезвонила сигнализация, и сосед вызывал пожарных.

Думаю, вы поняли, что произошло. Обследование подтвердило мои подозрения: Глэдис страдала болезнью Альцгеймера.

Страшная весть нас всех сразила. Глэдис была нам родным человеком, мы не представляли жизни без нее! А теперь предстояло принимать нелегкие решения о ее будущем – и о нашем.

Но беда не приходит одна. Через месяц после того, как Глэдис поставили диагноз, Абигейл обнаружила у себя уплотнение в груди.

Я сделал все, что в силах мужа, сына и врача. Слава богу, болезнь Глэдис была еще на ранней стадии: она понимала, что происходит с Абигейл, и очень поддерживала ее во время лечения.

Марисса – ей тогда было всего семнадцать – стала для меня настоящей опорой. Не знаю, как я прожил бы этот страшный год без нее. За двойной мастектомией последовала агрессивная химиотерапия. Абигейл изменилась почти до неузнаваемости; она страдала, и мое сердце разрывалось от боли. Как бы я хотел, чтобы это несчастье случилось не с ней, а со мной!

Горе сплотило нас. Вместе мы поддерживали в Абигейл надежду и старались, несмотря ни на что, проживать каждый день в радости и любви. Каждая минута, проведенная с ней, была для нас бесценна.

Увы, опухоль оказалась агрессивной и распространилась на другие лимфатические узлы. После девяти месяцев борьбы с болезнью мы потерпели поражение.

Простите, я не буду описывать смерть Абигейл. Слишком тяжело об этом говорить. О том, что я чувствовал и тогда, и после. Я не поэт, красиво страдать не умею. Все, что могу сказать – я потерял главного человека в жизни. Возлюбленную, друга, спасительницу. Да, спасительницу – она спасла меня от одиночества, показала, что значит быть частью любящей семьи. Этого я никогда не забуду.