— Значит, для установления справедливости ещё время не пришло, мой падре… — смиренно прошептал скрипач, опустив глаза.

Генерал отошёл к алтарю, оставив воспитанника в одиночестве посреди часовни. Некоторое время Бекс возносил молитвы, и только после негромкого «Амэн» медленным шагом вернулся к тому месту, с которого Джованни так и не посмел сойти.

— Господь услышал тебя, сын мой. Пришло время…

Тревога, вызванная ожиданием своей участи, сменилась на лице скрипача искренним удивлением.

— Ты не монах и не в числе посвящённых иезуитов, сын мой, но твоя преданность и самоотречение во благо Господа от этого не стали менее значимыми. Иной раз суть важнее оболочки. Пришло время… Ты должен принять последнюю клятву. На колени!

Джованни выполнил приказ и рухнул на пол с таким рвением, что гулкий удар о пол эхом ушёл под высокий свод часовни.

— Повторяй за мной, сын мой. — Генерал возложил руку с чётками на преклонённую голову. — Я, сын Божий, Джованни Ландино…

— Я, сын Божий, Джованни Ландино…

— Обещаю особое послушание суверенному понтифику…

— Обещаю особое послушание суверенному понтифику, — повторил вслед за генералом мужчина, ожидая, что ему предстоит какой-то торжественный момент, но генерал убрал руку.

— Клятва верности Папе и его престолу нужна была именно сейчас, сын мой. Ты заслужил эту честь. Теперь ты выслушаешь меня, и не благодари…

Ландино поднялся с колен, перекрестился и весь обратился во внимание.

— Понтифик в опасности, Джованни. В папскую резиденцию прибыл парламентёр короля Виктора Эммануила[19], граф Густаво Понца ди Сан-Мартино. Он доставил письмо, в котором понтифику предлагается открыть ворота Рима и впустить без боя королевскую армию.

Никогда до сих пор Джованни не получал инструкции так детально и расширенно. Генерал всегда называл только имя и место человека, которого следовало нейтрализовать, не вдаваясь в подробности, что вполне устраивало скрипача. Лишняя информация отбирала время на раздумья, вызывала ненужные эмоции и мешала делу. Нынешнее поручение, по всей видимости, выбивалось из ряда обычных. Совершенно чётко осознав это с первых слов генерала, Джованни предельно сосредоточился, чтобы не упустить ни единой мысли.

— Ответ его святейшества был кратким и недвусмысленным. Понтифик сказал, что он не пророк и не сын пророка, но утверждает, что королевская армия никогда не войдёт в Рим, — торжественно произнёс генерал, после чего в часовне повисла долгая пауза.

— Наши силы сосредоточены в Риме. Швейцарцы[20] и зуавы[21] отступили в пределы стен, но их всего тринадцать тысяч против пятидесяти королевской армии. Существуют серьёзные основания опасаться штурма, и об истинных намерениях захватчиков нам ничего не известно. Командует королевским армейским корпусом генерал Рафаэле Кадорна. Твой кровник — Лаззаро Каркано состоит при нём порученцем. Ты должен узнать, насколько далеко готов зайти генерал Кадорна в своём рвении захватить Рим. Какие у них планы на папский трон, на судьбу понтифика. Господи, прости грешных, ибо не знают, что творят… — Бекс перекрестился. — После того, как ситуация прояснится, ты волен делать с Лаззаро то, что посчитаешь нужным. Но не ранее.

Приложившись к руке генерала, Джованни получил благословение и разрешение покинуть часовню.

Всю следующую ночь скрипач, терзаемый ураганом мыслей, никак не мог уснуть. Его цель была как никогда близка. На расстоянии одного дня пути от Порта Пиа[22], и этот факт обрушился на Джованни со стремительностью средиземноморского шторма.

Годы, прожитые в генеральской резиденции, притупили горечь его потери. Ландино однажды с ужасом заметил для себя, что стал забывать, как выглядит Лаззаро Каркано. Его аристократические черты лица стали размываться в памяти, а если учесть, что прошло уже много лет и кровный враг за эти годы совершенно точно не помолодел, то задача существенно усложнялась.

С другой стороны, это же время изменило и самого Джованни. От былой густой кучерявой шевелюры хорошо если осталась половина. Проседь коснулась не только головы, но и бровей. Тощее, болезненного цвета лицо превратилось в округлившуюся физиономию уверенного в себе человека, покрытую грубой тёмной щетиной, а несколько горизонтальных морщин глубокими бороздами разрезали его лоб. Испуганный взгляд и бегающие от страха глаза остались в том проклятом году, когда он впервые переступил порог храма иезуитов. Теперь Джованни идеально управлял своей мимикой и в совершенстве пользовался этим умением в зависимости от обстоятельств.

Даже если допустить, что кто-то из прошлой жизни встретит Джованни на улице, то узнать в нём того молодого человека уже не представлялось возможным.

Первым делом Ландино навёл справки о состоянии дел на линии фронта между королевской армией и папскими частями у генерала швейцарцев с немецкой фамилией Канцлер.

Далёкий от военного дела, воспитанник Бекса к своему удивлению обнаружил, что линии фронта вовсе и не существует, а все предыдущие манёвры происходили исключительно в боях за населённые пункты на дорогах, ведущих в Рим. Командир швейцарской гвардии снисходительно пояснил Джованни, что при таком численном превосходстве врага тактика лобовых столкновений успеха не приносит и потому все укрылись за надёжными стенами Рима. Последним важным опорным пунктом папских войск стал портовый городок Чевитавеккья, но и его папские войска покинули на прошлой неделе. По агентурным данным, штаб противника обосновался именно там.

Времени на составление плана у скрипача совершенно не хватало, и Джованни решил действовать по наитию. Взять с собой в стан врага весь убийственный арсенал не представлялось возможным, поэтому приходилось рассчитывать исключительно на свою голову и руки.

* * *

Широкополая шляпа надёжно оберегала Джованни от солнечного зноя, любопытствующих взглядов местных жителей и военных патрулей. Спустя ночь и половину дня, проведённых в дороге на попутной повозке торговца, следовавшего в порт за рыбой, Ландино спешился на окраинах Чевитавеккья, чтобы осмотреться.

За те годы, пока скрипач здесь не бывал, небольшой прибрежный городок изменился не слишком кардинально. Оброс новыми домами в два, а то и три этажа, местами покрылся свежими крышами из оранжевой черепицы, а так — всё те же рыбацкие баркасы и лодки в несчётном количестве, спрятавшиеся в бухте под прикрытием портового мола с невысоким маяком; такие же высокие свечки кипарисов, громадные раскидистые оливы; пинии[23], щедро затеняющие узенькие улицы, мощённые балластным камнем; по-прежнему дородные, шумные и голосистые местные женщины, спорящие с соседями по любому поводу.