— А ты, красавчик, надолго к нам из своего Рима? — прокричала с балкона пышногрудая синьора в самом соку, развешивающая постельное бельё на верёвке, закреплённой к стене дома напротив. — Может, переночевать негде?

— Отчего это вы, такая восхитительная, и вдруг обозвали меня римским повесой? — удивился Джованни, подняв голову кверху и придерживая рукой шляпу.

— У вас там все такие белокожие, будто света солнечного не видели с прошлого Рождества! И походка у тебя не моряцкая! А у нас, если мужчина не в порту, то он торговец или не местный, — а какой из тебя лавочник? По твоим лохмотьям топка скучала ещё прошлым летом. Так что, угол готовить? Недорого! Или попозже зайдёшь? Только без рук! Оторву, и выдохнуть не успеешь! — свою темпераментную тираду хозяйка квартиры на втором этаже выпалила в темпе барабанной дроби циркового оркестра, продемонстрировав в конце красноречивым жестом, как она будет калечить своего постояльца, если он посягнёт на её честь.

— Мне они пригодятся! — Путник улыбнулся в ответ, разглядывая свои ладони. — Там посмотрим! Грасиас, синьора! Если не управлюсь до ночи, то непременно буду проситься на постой! А где устроили штаб, не знаете? Хочу записаться в королевскую армию!

— Это я не знаю?! Из-за этой армии мужчин в городе не осталось! Вот один случайно забрёл, но и тот в штаб! Мать моя, да что же это такое? В форте они обосновались, глаза б мои их не видели! Уже пятый день гавань пустая, корабли не заходят, моряков нет, контрабанды нет, денег нет, я всё бельё по второму разу перестирала!

— Моё почтение, синьора! — Джованни приподнял шляпу в знак того, что он откланивается, чтобы отбыть по своим делам.

— Смотри там, береги руки! Может, я и передумаю! У Франчески всегда открыто для порядочных людей! — услышал вслед скрипач, спускаясь вниз в сторону гавани.

Форт Микеланджело, получивший своё имя в честь великого Буонарроти, построившего главную башню крепости, возвышался слева от гавани белокаменной приземистой громадиной. Вся его основательность и мощь гарантировали непрошеным гостям достойный отпор, а местным жителям — защиту и покой.

— Эй, служивый! Воды не хочешь? — Джованни, вытерев со лба крупные капли пота, достал из-за плеча полотняную сумку, извлёк из неё обёрнутую в овчину бутылку с холодной водой и демонстративно сделал несколько жадных глотков.

— Не положено! — зло ответил часовой, изнывающий от жары. — Пошёл вон! Посторонним запрещено подходить!

Ландино, несмотря на предупреждение, всё же приблизился почти вплотную к рядовому, скрывшемуся от прямых солнечных лучей в полосатой сторожевой будке.

— Не подходи! Стрелять буду! — Из тени показался ствол ружья с пристёгнутым штыком.

Джованни, расставив ноги в стороны, демонстративно бросил свой мешок на землю, поднял вверх руки, в одной из которых держал открытую бутылку. Прохладная жидкость полилась ему прямо на плешь, от чего итальянец блаженно улыбнулся.

— Сдаюсь! Пощади меня, благородный рыцарь!

— Пошёл вон, говорю! Пристрелю! — прокричал часовой.

— В пленных нельзя стрелять, солдат! Говорю же, я сдаюсь! Веди меня к генералу!

Ландино встал на колени, вытер шляпой лицо, и покорно заложил руки за спину.

Часовой оказался юнцом с едва пробивающимися усами на верхней губе, неестественно костлявыми запястьями и дрожащим голосом.

— Иди отсюда, я сказал! Я тебя уже два раза предупредил! — Солдат в чёрном кителе королевской армии с ружьём наперевес сделал несколько шагов навстречу нарушителю.

— Не пойду. Веди меня к генералу. Ты меня взял в плен, тебе дадут медаль. Большую медаль!

Только Ландино взмахнул руками, чтобы показать размер медали, как юноша сорвавшимся в фальцет голосом прокричал:

— Пошёл к чёртовой матери, оборванец! Пулю на тебя жалко!

Следующую фразу часового, не имевшую никакого смысла, а только лишь наполненную яркими местными словесными оборотами с упоминанием всех нечистых сил, Джованни не услышал. Удар орехового приклада пришёлся ему ровно в то самое болезненное место, которое учат поражать на ускоренных сборах новобранцев — в надбровную дугу.

Раскалённые сентябрьским солнцем камни мостовой довольно быстро заставили Джованни очнуться. Они нестерпимо жгли спину даже через льняную ткань его старой рубахи.

— Живой, что ли? — Первое, что Джованни увидел перед собой, когда открыл глаза, это склонившиеся над ним лица двух солдат и старшего капрала.

Подняться с первого раза не получилось. Капрал что-то орал на своего часового, но вся эта тирада превратилась в один сплошной поток шума, заставлявший голову раскалываться изнутри.

Наконец скрипачу удалось сесть. Главная башня цитадели Микеланджело имела в его глазах настолько расплывчатые очертания, что Джованни рефлекторно встряхнул головой, чтобы сбросить этот густой розовый туман и поймать резкость зрения.

— На! — Капрал бросил скрипачу платок, и после первого же движения рукой по лицу выяснилось, что розовая пелена имеет вполне ощущаемый солоноватый привкус крови, обильно сочившейся из рассечённой прикладом брови.

— Генералу это очень не понравится… — пробормотал Джованни, рассматривая бурый от крови платок.

— Это ты его огрел, Джанни? — В голосе капрала не звучало ни единой ноты сочувствия к истекающему кровью толстяку в крестьянских одеждах.

— Так точно! — доложил ретивый солдат, стоявший на часах при входе в башню форта.

— А за что ты его так? Он у тебя оружие хотел забрать? Или напал? — с некоторой надеждой спросил капрал.

— Никак нет! Два раза подряд сказал, что ему нужно к генералу! Первый раз я его послал к русалкам! — отрапортовал ничего не понимающий часовой.

— Джанни… Ты тупой как все сто баранов, которые пасутся на восточном склоне во-о — о-он той горы… — Капрал указал пальцем на гряду, обрамлявшую городок, где на одном из пологих зелёных склонов человек с острым зрением мог бы рассмотреть небольшое светлое пятно сбившихся в отару животных.

— Вы приказали, чтобы муха не пролетела! — прокричал солдат, вытянувшись в струну.

— Это да… На твоё несчастье генерал инспектировал на стене караулы и видел твой подвиг… Занять пост! Немедленно! — зычный голос капрала заставил обернуться рыбаков, раскладывавших внизу свои сети для просушки.

— Мне нужно к генералу… — Джованни продолжал сидеть, справедливо рассудив, что если военачальник видел сверху момент удара и направил сюда капрала, то без внимания этот инцидент не останется.

— Кто ты, крестьянин? И почему из-за тебя у меня такие неприятности? Королевская армия простолюдинов освобождает, а не избивает, — капрал жестом грубой загоревшей руки военного указал оставшемуся с ним солдату поднять раненого. — Или ты сейчас в двух словах рассказываешь мне, почему я должен пропустить тебя к командиру корпуса, или я ему доложу, что мой часовой был прав и отражал нападение на пост. Я жду три секунды.