Осмонд – «гуру психоделического движения шестидесятых», которому приписывают введение ЛСД в основное направление научных исследований. Он одним из первых изучил сходство между эффектами психоделиков и психозом. Во время орденатуры в психиатрии Осмонд случайно наткнулся на работу химика Альберта Хофмана, в 1943 году описавшего эффекты нового химического соединения диэтиламида лизергиновой кислоты (ЛСД), обнаруженные им после приема небольшого количества вещества, отразившегося на его велопрогулке. Осмонд узнал в симптомах Хофмана деперсонализации, галлюцинации и паранойи – проявления шизофрении, которые наблюдал в своей практике. Он предположил, что ЛСД действует на мозг так же, как и шизофрения, – то есть теорию нейробиологической причины психических заболеваний во времена доминирования психоанализа. Вооружившись концепцией о химических реакциях в мозге, Осмонд провел ряд экспериментов. Он давал душевнобольным (и, конечно, себе) различные дозы ЛСД и мескалина. Также Осмонд давал наркотики алкоголикам, наркоманам и резистентным к лечению психопатам.

Кроме того, кислотные трипы Осмонда пробудили в нем интерес к влиянию окружающей среды на безумие, из чего он сделал вывод, что архитектура зданий может усугубить или смягчить положительные и отрицательные галлюцинации. Он считал, что большинство больниц необходимо снести. «Это уродливые памятники врачебной ошибки и общественного безразличия», – цитирует его журнал «Maclean's» в 1957 году. В своем проекте реконструкции он предлагал строить корпуса по кругу для улучшения социального взаимодействия, а также добавить уединенные помещения, которые позволят пациентам сохранить неприкосновенность частной жизни.

Осмонд дал ЛСД архитектору Киеши Изуми, с которым он разрабатывал проект психиатрической больницы в Канаде. По его словам, этот препарат позволяет «войти в болезнь и смотреть глазами безумца, слышать его ушами и чувствовать его кожей». Осмонд считал, что видеть глазами безумца необходимо, чтобы работать или строить для таких людей, потому что, как он писал в своей знаменитой статье 1957 года «Функция как основа проектирования психиатрического отделения», «было бы бессердечно поселить безногого человека в доме, в который можно попасть только по лестнице или очень крутому склону». И так же бессердечно возводить угнетающие зловещие строения для людей с проблемами восприятия и эмоциональной нестабильностью.

Под воздействием ЛСД архитектор Изуми путешествовал по больницам, построенным по традиционным проектам, и находил в них серьезные изъяны: покрывавшие стены узорчатая плитка мельтешила перед глазами, отсутствие календарей и часов создавало тревожное чувство потери времени. Шкафы в нишах были очень темными – казалось, они разевали пасть. Больничные койки были слишком высокими, чтобы сидеть на них, не касаясь пола, а длинные коридоры просто устрашали.

Когда полицейский попросил водительское удостоверение, он чуть не выдал себя, но быстро опомнился и ответил, что забыл его дома.

Осмонд соглашался с этим, называя старые больницы «преимущественно машинами по производству иллюзий, и притом очень дорогими. Если ваше восприятие немного неустойчиво, вы увидите, как из стены выглядывает ваш отец». Осмонд и Изуми построили свою идеальную психиатрическую больницу в Канаде, концепцию которой Кременс скопировал для Хаверфорда. Хотя в Хаверфорде и не использовали проект сырного клина Осмонда (двойное Y-образное строение с отдельными комнатами вместо общих гостиных и ванных), больница включила в себя многие из его положений: приятные цвета вместо узорчатой плитки; приближенные к полу кровати; мебель, напоминающую пациентам домашнюю. Теперь больные были на первом месте – по крайней мере, с точки зрения их непосредственного окружения. То есть если вам повезет оказаться в одном из зданий Осмонда.

Розенхану не повезло.

Войдя в приемную, он заметил, что мебель здесь «использовали, но не любили». Государственная. Однообразная. «Ни картины, ни предметы, ни плакаты не смягчили казенный декор. Очевидно, все куплено по самой низкой цене, с минимальными техническими характеристиками… все принадлежит обезличенному государству», – писал он. Похоже, это была часть больницы, не задетая идеями Осмонда. С кружащейся головой Розенхан представился администратору, волнуясь из-за своего подложного имени. Когда та попросила водительское удостоверение, он чуть не выдал себя, но быстро опомнился и ответил, что забыл его дома. Не обратив на это внимания, администратор перешла к следующим вопросам в бланке.

Номер дела: № 5213

Имя пациента: Лури, Дэвид

Адрес: 42 шоссе, Медия, штат Пенсильвания

Ближайший родственник, имя и степень родства: миссис Молли Лури (жена)

Возраст при поступлении: 39

Дата рождения: 02.11.1929

Раса: белый

Пол: М

Вероисповедание: иудаизм

Семейное положение: женат

Род занятий: рекламный писатель

Работодатель: безработный

Предыдущие госпитализации: нет.

А потом они ждали.

И ждали.

Это раздражало Розенхана. Он стал думать, что Молли не успеет вовремя сменить няню, а рядом нет таксофона, чтобы позвонить домой. «А что, если бы я был настоящим пациентом?» – подумал он.

И вот без четверти четыре, почти через два часа после приезда, дежурный психиатр, доктор Бартлетт, пригласил его в свой кабинет.

9

Госпитализация

Дело № 5213 лежало на столе, напоминая, что пациента заставили ждать почти два часа. И в этом не было ничего необычного – доктор Бартлетт проиграл битву за управление временем в больнице давным-давно.

Почти не расставаясь с сигаретой, он изучил анкету: это была первая госпитализация Дэвида Лури.

Вошел Лури. Врач оторвался от бумаг и мельком оценил его внешность. Позже он описывал его как невысокого лысеющего человека из академической среды. Типичный интеллектуал, будто рисованная версия поэта или профессора в трудный период жизни. Очки, борода, дешевые потрепанные мокасины, видавшие виды брюки цвета хаки.

Доктор Бартлетт начал с базовых вопросов: «Имя?», «Возраст?», «Какой сегодня день?», «Где вы находитесь?». Бартлетт отметил, что пациент отвечал медленно. Он явно чувствовал себя некомфортно и даже нервничал, но все же не терялся.

– Я слышу голоса, – сказал Лури. Бартлетт заметил, что тот морщится и дергается. – Слуховые галлюцинации, – продолжал он. – Это началось четыре месяца назад: «Там пусто. Внутри ничего нет. Полый. Один только белый шум».

Они беседовали полчаса. Лури рассказал о трудностях в выборе специализации в колледже, хотя он и был успешным студентом. «Имеет склоность теряться в непродуктивных творческих фантазиях и, возможно, использовал свой интеллект, чтобы рационализировать неудачи и застой в профессиональной и социальной сферах», – записал доктор Бартлетт. Также Лури говорил о проблемах на работе и сказал, что ему неловко брать взаймы у тещи, так как это «постыдно».

Две страницы подробных заметок, написанных на печатной машинке, заканчивались так: «Этот необычайно умный человек уже довольно долго не очень хорошо владеет собой и не реализует свой потенциал… Он очень напуган и подавлен».

Диагноз доктора Бартлетта: шизофрения шизоаффективного типа, определенная как «свойственная пациентам, демонстрирующим смесь симптомов шизофрении и ярко выраженную экзальтацию или депрессию».