Он сказал себе, как делал это время от времени в течение последнего месяца, что позволил мимолетной причуде завладеть собой. На что обычно следовал самопроизвольный ответ, что, быть может, это вовсе не причуда, а инстинкт. До крушения поезда он видел Мэриан Брэнд один только раз, проходя мимо ее купе, и еще один раз — за мгновение до того, как потерял сознание, когда их только извлекли из-под обломков. Волосы у нее были в пыли, а на лице — кровь. Они проговорили о многом в те два часа, что лежали под разбитым составом в яме, которая спасла им жизни. Он послал ей цветы и экземпляр «Шелестящего дерева». Он написал ей трижды. В круговерти неотложных дел в Штатах он обнаружил, что написание этих писем действует на него благотворно. Они не имели ничего общего с интимной перепиской, но они были глубоко личными, потому что были написаны без оглядки на то, что стоит сказать, а что нет, и как это будет воспринято. Весь мир мог бы читать их, но предназначались они единственной женщине на свете.

Таковы исходные данные. И сейчас он собирался к ней на ланч. А инстинкт это или причуда, он сразу поймет. Было чудесное майское утро с голубым небом, но достаточно облачным, чтобы придать морю иной цвет вместо извечного голубого сверкания, от которого слепит глаза.

Он подошел к белому дому, перед которым склонились от ветра кусты, подошел к двойным синим дверям и постучал в ту, что была справа. Ему открыли. Он стоял и смотрел на Мэриан Брэнд, а она смотрела на него.

В один миг все стало легко и просто. Он мог бы прогуливаться в направлении этой двери каждый день в своей жизни. Это был не воздушный замок. Это был гостеприимный дом и женщина, которая ему нужна. Это было так просто, так непостижимо и так славно, словно свежий хлеб. Он взял ее за руку, рассмеялся и сказал:

— Посмотрите на меня хорошенько! Я чистый, и уже одно это дает мне больше преимуществ, чем в нашу прошлую встречу.

Она ответила:

— Я и тогда прекрасно знала, как вы обычно выглядите.

— Откуда?

— Не знаю, просто знала.

А затем она проводила его в кабинет, и они говорили о доме, о его поездке, и обоим надо было так много сказать, что они говорили то по очереди, то одновременно, перебивая друг друга и смеясь над собой, прерывая и прерываясь, словно друзья, знакомые много лет и не обеспокоенные вопросами светской вежливости. Эта встреча совсем не походила на ту, что Мэриан представляла себе. Она была так обрадована и горда тем, что он придет, а потому напугана. Если бы она могла сбежать и сохранить тем самым последние остатки самоуважения, она бы так и поступила. Она гадала, о чем они станут говорить, и была совершенно уверена в том, что, независимо от предмета разговора, он сочтет его пустым и скучным. А теперь это не имело значения. Вместе им было легко и спокойно, и она могла оставаться просто самой собой.

Когда он спросил об Инне, она ответила то, что было у нее на сердце.

— Я беспокоюсь за нее. Я рассказывала вам о Сириле. Он в ярости ушел из дома.

— Потому что вы не отдали ему половину своего королевства?

— Что-то вроде того.

— Вы этого не сделаете?

— О, нет, он только выбросит деньги на ветер. Но Инна страдает.

— Она влюблена в него?

— Была.

Он присвистнул.

— Что-то вроде того, да?

— Она очень несчастна. Боюсь, ее не будет на ланче, она ушла, — Мэриан помедлила, и продолжила: — Она не предупредила меня, просто попросила передать, что отправилась в Фарн узнать насчет абонемента в библиотеку, и чтобы ее не ждали. Она не знала, что вы придете.

— И вы думаете, она могла отправиться на встречу со своим мужем?

Она удивленно взглянула на него.

— Откуда вы знаете?

Их глаза встретились, и он улыбнулся. Мгновение они смотрели друг на друга. Потом он сказал:

— Он не придет сюда?

— Ну, я думаю, он может попытаться навестить Инну.

— Это вас беспокоит?

— Я не хочу, чтобы он делал ее несчастной.

— Полагаю, он знает, где его хлеб намажут маслом.

— О, да.

— В таком случае, он, может быть, станет вести себя благоразумно, теперь, когда у него было время все хорошо обдумать.

Благоразумное поведение Сирила? Это звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой. Она осознала, что сказала это вслух с грустной усмешкой, и вместе с тем испытывая чувство безмерного облегчения. У нее не было никого, с кем можно было бы все обсудить, никого за всю жизнь. Теперь появился Ричард. Это чувство невозможно было выразить словами.

После ланча они спустились по ступенькам из сада к бухте и наблюдали за спадающей волной, обнажившей сначала мокрую гальку, а потом и песчаное дно с двойной линией валунов, уходящих в обмелевшее море. Порой они говорили, порой молчали. Счастливое, безмятежное время.

Вернувшись с прогулки и поднимаясь по лестнице, они встретили Феликса и Хелен Эдриан, спускающихся вниз. Она надела серые широкие брюки и пуловер цвета синих гиацинтов и ее волосы сверкали на солнце. Она словно со шла с обложки одного из номеров журнала «Лето». Лестница была узкая. Феликс и Хелен ждали на самой нижней из садовых террас. Когда она разглядела Ричарда, она окликнула его и подбежала поздороваться.

— Ричард, дорогой! Откуда ты взялся?

Он был вежлив, но особого восторга не выказал.

— Моя дорогая Хелен, какой сюрприз!

Она втиснула свою ладонь в его руку.

— И это все, что ты можешь сказать? Где тебя носило?

— Я был в Штатах.

— Не написал мне ни строчки! Пойдем на пляж! У меня есть миллион вещей, которые я хочу рассказать тебе. Это Феликс Брэнд, мой аккомпаниатор. Я остановилась у его родственников. И, полагаю, ты знаком с Мэриан...

Феликс посмотрел на него с убийственной ненавистью.

Ричард сказал:

— Мэриан и я — старинные друзья. На пляже чудесно, тебе понравится. Мы только что оттуда. Сейчас мы идем в дом. Если ты остановилась здесь, мы еще увидимся.

И они с Мэриан ушли.

Хелен Эдриэн с минуту смотрела им вслед, затем со смехом обернулась к Феликсу.

Элиза принесла чай и сказала, что нет, миссис Фелтон еще не вернулась, и что она также не знает, где Пенни. Она удалилась, как будто чем-то раздраженная, что, догадалась Мэриан, можно отнести на счет мисс Эдриан. Ей вдруг подумалось, что здесь находится красивая женщина с красивым голосом, и почти все в обоих домах испытывают к ней откровенную неприязнь. Феликс влюблен в нее, но Мэриан была убеждена, что, несмотря на влюбленность, он питал к ней не больше расположения, чем все остальные.

Раздумывая над этим, она подняла глаза от чашки с чаем, который разливала, и спросила: