щеголихам и модникам. На смену височным кольцам пришли привески в виде коньков и бубенчиков. Постепенно исчезли булавки и фибулы для плащей, поскольку на смену плащам (корзно и епанчам) пришли другие одежды. В моде оказались печатные перстни с изображениями птиц, зверей, цветов и треугольников, появились золотые цепи и бармы — цепи из золотых медальонов.

Первое упоминание об украшении в виде цепочки относится к началу XIII века. В Ипатьевской летописи говорится, что «хрестьчатую» золотую цепь (ее рисунком было соединение мелких крестиков) подарила кашинская княгиня Василиса Семеновна великому князю Василию Дмитриевичу. Цепь входила в ее приданое.

Документы тех лет свидетельствуют о том, что и мужчины носили их. Цепи называли по типу соединений звеньев — кольчатыми, «огниватыми» (кольца или продолговатые «огнива») или по виду металла «враные» (черные). «А что колтки золотые — то Офимьино», — писал в своей духовной новгородец Федор Остафьевич, перечисляя далее «цепецку золоту колцату» и другую «цепецку золоту враную». Стоили украшения немало; так, в берестяной грамоте (вторая половина XIII века) названа цепочка стоимостью в два рубля; известно, что на эти деньги в Новгороде XIV веке можно было купить четыреста беличьих шкурок.

Популярность жемчуга и изделий из него ничуть не снизилась. По душе он пришелся нашим красавицам. Белоснежные с перламутром жемчужные нити обрамляли женские лица: лоб украшала жемчужная кичная поднизь, по сторонам щек свешивались жемчужные нити, на шею надевалось стоячее жемчужное ожерелье.

Рубины и изумруды украшали одежды, головные уборы и пояса, последние оставались неотъемлемым украшением одежды и обозначали сословную принадлежность. В Новгороде, например, пояс был знаком достоинства члена Новгородского Совета, пояса заботливо передавали по наследству, обстоятельно их описывая в духовных грамотах.

Князь волынский Владимир Васильевич, в завещании от 1289 года перечисляя свои драгоценности, называл золотые и серебряные пояса, монисты, принадлежавшие когда-то его бабке и матери, серебряные блюда и золотые кубки.

В 1328 году московский князь Иван Калита подробно расписал, кому какие драгоценности оставлял после себя. «Еще при жизни дал я сыну Симеону из золота четыре цепи, три пояса, две чаши, блюдо с жемчугом… Ивану из золота четыре цепи, два пояса с жемчугом и с каменьями, третий сердоликовый… Андрею из золота четыре цепи, пояс Фряжский жемчужный, другой с крюком на червленом шелку, третий Ханский… Золото княгинено отдал я дочери Фетинье: четырнадцать колец, новый сделанный мною складень, ожерелье матери ее, чело и гривну; а мое собственное золото и коробочку золотую отказываю княгине своей с меньшими детьми. Из одежд моих назначаю Симеону шубу червленую с жемчугом и шапку золотую; Ивану желтую объяринную шубу с жемчугом и мантию с бармами; Андрею шубу соболью с наплечками низанными жемчугом и портище алое с нашитыми бармами; две новые шубы, низанные жемчугом, меньшим детям, Марье и Федосье. Серебряные пояса и другие одежды мои раздать священникам…»

Его сын Иван, по прозванию Красный, княжил только шесть лет и не собрал таких богатств, как батюшка. В 1359 году завещал он двум своим сыновьям кроме земель: «…Димитрию… золотую шапку, бармы, жемчужную серьгу, коробку сердоликовую, саблю и шишак золотые; Иоанну также саблю и шишак, жемчужную серьгу, стакан Цареградский, а двум будущим зятьям по золотой цепи и поясу…»

А вот владимирский князь Дмитрий Константинович в своей духовной грамоте (ум. в 1383) не только описал свои драгоценные пояса, но и назвал мастера Шишкина, которому принадлежала одна работа по золотому поясу, другой был «золот новый с каменьями с жомчугом без ремня», а третий «пояс золот старый Новгородьский».

Княжеские украшения не раз становились поводом к раздору. В 1433 году на свадьбе Василия II (1415–1462) противники влиятельного московского дворянина И. Д. Всеволожского выдумали неприятную каверзу, чтобы расстроить предстоящую свадьбу между его дочерью и старшим сыном удельного князя Юрия Дмитриевича — Василием Косым. Этот союз упрочил бы влияние Всеволожского при московском дворе.

В разгар гулянья сын казначея И. Ф. Кошкина (по другой версии — П. К. Добрынский) донес вдовствующей матери Софье (жена Василия I), что Василий Косой явился на свадьбу в золотом поясе, что на цепях, да в драгоценных каменьях. Пояс этот якобы украден из великокняжеской казны, перешел в руки И. Д. Всеволожского, а от него с приданым Косому. Донос заключал в себе множество неувязок, но властная Софья не постеснялась бросить оскорбление в лицо гостю, после чего сорвала пояс со свояка. Свадьба расстроилась.

Нечто подобное произошло в самом конце XV века. Софья Палеолог, греческая царевна и жена Ивана III, не пользовалась популярностью на Руси, она домогалась трона для своего сына и вносила несогласие в правящие круги. Дворянин И. Беклемишев жаловался книжнику Максиму Греку, прибывшему на Русь с Афона: как пришла сюда Софья «с вашими греки, так наша земля замешалася и пришли нестроениа великие, как и у вас в Царегороде при ваших царях». Софья укрепляла свои позиции, в Италии у нее оставались брат Андрей и племянница Мария Палеолог. Великая княгиня выписала Марию в Москву и выдала ее замуж за Василия, сына белозерского князя Михаила Верейского.

Согласно византийским традициям, Софья держала канцелярию и могла распоряжаться собственными драгоценностями. Выдавая племянницу замуж, Софья передала ей в приданое свое украшение — «саженье» с каменьями и жемчугами. Иван III решил, в свою очередь, этим «саженьем» одарить свою невестку Елену Волошанку (дочь православного государя Стефана Великого из Молдавии) по случаю рождения внука. До Софьи «саженье» носила первая жена государя Мария Тверская, и украшение должно было остаться в собственности старшей тверской ветви династии. Не найдя его в кремлевской казне, Иван III пришел в страшный гнев и велел провести дознание. После розыска московские власти арестовали итальянского финансиста, объявленного пособником Софьи, а заодно взяли под стражу двух ювелиров, по-видимому, переделавших «сажение» для Марии Палеолог. Семье Василия и Марии Верейских грозила опала, и они поспешно бежали за рубеж в Литву.

История с этим украшением довольно странная, потому что «саженье» не имело значения княжеской регалии и не принадлежало к числу самых ценных вещей великокняжеской сокровищницы. «Саженье» стало не более чем поводом к фактическому изгнанию из страны Василия Верейского и Марии Палеолог.

Но это с одной стороны, а с другой — Иван Васильевич был так жаден до драгоценностей, что может не стоит и этот факт упускать из виду. Однажды великий князь узнал, что жена крымского хана Менгли-Шрея достала дорогую жемчужину Тохтамыша. Весть эта повергла его в такое волнение, что Иван Васильевич решил во что бы то ни стало заполучить ее и заполучил.

Или, как-то отправляя