– Наверное, их позабыл кто-то из взрослых? – с улыбкой предположила я и подняла коробочку с пола.

– Ох уж эти взрослые! – тяжело вздохнул отец. – Кажется, кому-то грозит хорошая взбучка…

– Да ладно, пап! Подумаешь, карты! – Я быстренько спрятала коробку в карман платья и взяла его под руку. – Забудь! Пойдём лучше чаю попьём. Я вспомнила, наша Лидия ведь пирог испекла. С абрикосами! Папа, ты любишь абрикосы, а? Я – очень!

– Я тоже… – рассмеялся отец, – очень люблю свою хитрюшку-дочь! Идём, ангел мой, против абрикосового пирога у меня аргументов нет!

Пирог оказался идеальным, полное лицо нашей Лидушки светилось от счастья – не было лучшей награды для повара, чем довольное чавканье за столом. Лидия, Тамара, забежавшая сделать мне перевязку, а также ещё несколько человек, работающих в доме, сидели вместе с нами за общим столом. Так захотела я, и отец не стал мне перечить. Мне отчего-то радостно было ужинать в большой компании; наверное, несколько месяцев, проведённых в кровати, не прошли даром. Ещё большее удовольствие доставляло отсутствие Юлиана, уехавшего по делам, – с ним я до сих пор чувствовала себя неловко, боясь признаваться в этом даже себе.

Ужин пролетел весело, отец много смеялся и смешил других, заставив улыбнуться даже Тамару, вовсе не склонную к лёгким шуткам. А после столь бодро проведённого времени, тщательно укутавшись и получив разрешение от заботливого отца, я устроилась во дворике, в нашей беседке – самом любимом моём местечке для размышлений. Да, именно к размышлениям она и располагала: крохотная, очень уютная внутри и милая снаружи, словно сошедшая с полотен русских художников девятнадцатого века. Её облик был исполнен такого очарования, что я могла бы целые дни здесь проводить с книжкой в руках или слушая арии из любимых опер, ощущая себя какой-нибудь Лизанькой или Настасьей. Будь на дворе лето, я бы, наверное, так и поступала. Впрочем, и сейчас здесь было довольно тепло – отец, узнав о моих пристрастиях, велел утеплить здесь пол, что и было исполнено в кратчайший срок. От застекления проёмов я отказалась категорически, приложив к своим убеждениям максимум ласки и терпения – лавину папиной заботы трудно было остановить.

И сейчас я уютно расположилась в ротанговом кресле, мои руки грел томик Цветаевой, а на маленьком круглом столике передо мной стояли чашка с горячим чаем и блюдце с печеньем.

Незнакомый мужской голос я услышала ещё издали, но, будучи вовлечённой в чудесный ритм стихов, никак на него не отреагировала. Лишь только спустя какое-то время мой слух стал выделять из глухого журчания отдельные слова, и тогда уж я заинтересованно подняла голову. В сторону беседки медленно приближался какой-то человек, разговаривающий по телефону и вовсе, кажется, не замечавший ни саму беседку, ни девушку, сидящую в ней. Мне и неловко было – всё же подслушивать чужие разговоры претило моей натуре, и в то же время встать или совершить иное какое-нибудь действие, чтобы проявить своё присутствие, я почему-то стеснялась. Так и сидела, невольно выслушивая чужие тайны и краснея от душного смятения.

– Нет у тебя больше такого права! – между тем нервно и даже с какой-то угрозой восклицал незнакомец. – И плевать я хотел, что ты об этом думаешь! А я тебе говорю – нет! Ты можешь сейчас хоть все волосы на себе вырвать, но заставить меня это сделать у тебя всё равно не выйдет! Что? – он помолчал. – Ты понимаешь, что это значит? Ах, понима-а-аешь! Так вот что я тебе скажу: ты можешь применять шантаж к кому-нибудь другому, а на меня твои штучки уже давно не дей…

Тут взгляд говорящего столкнулся с моим, он осёкся, вздрогнул и, опустив руку, остановился.

– Извините, пожалуйста, я не хотела подслушивать! – быстро выпалила я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос не дрожал.

– Потом поговорим! – произнёс незнакомец в трубку и, отключив телефон, сделал шаг ко мне.

– Я тут стихи читала, вы меня, наверное, не заметили, а мне неловко было вас беспокоить… – растерянно забормотала я, ещё пуще краснея под его взглядом.

– Геля? – выдохнул он то ли утверждая, то ли спрашивая.

– Вы меня знаете? – робко спросила я, останавливая свои бессвязные объяснения. – Простите, но после аварии моя память…

– Я знаю. – Он помолчал. – Геля, я Роберт. Твой… брат.

– Роберт?! – ахнула я. – Но как же… Ведь папа сказал, что вы… что ты за границей…

– Ну не на Марсе же, – лёгкая улыбка появилась на его губах. – Гелька, сестрёнка, как ты похудела!

– Братик… Господи, как же хорошо, что ты приехал!

Сама не ожидая от себя таких эмоций, я бросилась к нему и, обхватив за плечи, уткнулась ему в грудь. Мне кажется, я вспомнила его, вспомнила это лицо с морщинкой на переносице, длинную чёрную чёлку, светлые глаза… Его бородка щекотала мою макушку, и от этого, а может быть просто от того, что я, впервые за эти месяцы, почувствовала и узнала родного человека, мне стало так хорошо, там спокойно, так радостно!

– Гелька, дурочка, ты там ревёшь, что ли?

– Роб… – я судорожно перевела дыхание. – Ты ведь больше не уедешь от нас? Не уедешь?

– Сестрёнка… – он осторожно провёл ладонью по моей макушке.

– Всё равно ты со своей девушкой поссорился… Я правда не хотела подслушивать, честно-честно! Но если она тебя чем-то шантажирует, то зачем же с ней…

В общем, бормотала я какие-то глупости и, сама понимая, как наивен и бестолков мой лепет, всё продолжала и продолжала говорить. А он просто гладил меня по отросшим волосам и молча улыбался. Я знала, что он улыбался. Чувствовала это каким-то своим внутренним сестринским чувством.

– Идём домой! Ты ведь совсем замёрзла, мышка моя!

– Мышка? – улыбнулась я, подняв на него глаза. – Мне кажется, ты всегда меня так называл…

– Всегда… – отозвался он, разглядывая меня с какой-то грустью.

– Ты не думай, я обязательно всё вспомню, мне папа пообещал! Ну и… Юлиан Павлович тоже, конечно…

– Юлиан Павлович… – повторил он с непонятным мне выражением. – Конечно, если уж Юлиан Павлович пообещал…

– Братик, а худоба, кажется, – это у нас семейное! – рассмеялась я, переводя неудобную тему в другое русло. – Или ты тоже недавно похудел? Да нет, я думаю, это обычное твое состояние!

Я отстранилась, но его руку на всякий случай из своих пальцев не отпускала. Роберт терпеливо ждал, пока я рассмотрю его снизу доверху.

– Ты, наверное, сыроед! – заключила я весело через минуту. – Или легкоатлет, на крайний случай. Мечта любой девушки!

– Я – мечта? – с улыбкой переспросил он.

– И ты тоже! Хотя я имела в виду тело, лишённое даже капельки лишнего жира. Признайся, ты хоть иногда ешь?

– Очень редко! – бодро согласился он. – Но сейчас я собираюсь нарушить свои правила. Отметить встречу с родной сестрой необходимо с размахом! Скажи мне, наша Лидушка пекла сегодня свои знаменитые пироги?