В июле 1562 года Филон Кмита с отрядом служилых казаков напал на Путивль и разорил округу, а осенью того же года он вместе с белгородскими татарами, киевскими и гомельскими дворянами разбил под Стародубом русский сторожевой отряд. Были убиты воевода Василий Волк и более двухсот детей боярских, а воевода В. И. Темкин и около трехсот детей боярских попали в плен. В августе состоялся крупный поход русских войск под Мстиславль. Отряд В. Глинского прорвался вглубь Великого княжества Литовского и дошел до берегов Западной Двины.

На примере битвы под Невелем видно, как в то время пропаганда могла исказить реальные масштабы событий. В августе 1562 года округу пограничного города Невеля начали грабить литовские отряды. Преследовать их был послан князь Андрей Михайлович Курбский. Крупных сражений не случилось: «Того же лета, августа, приходили литовские люди под Невель, городок великого князя, и волости воевали и пошли прочь, и ходил за ними князь Андрей Курбской и с иными воеводами, и с обеих сторон были стычки, и языков наши взяли у них». Судя по всему, Курбский не догнал противника. Позже Иван Грозный будет упрекать его в том, что он не сумел разбить литовцев.

В 1563 году русской армией был взят Полоцк, что продемонстрировало полную неспособность Великого княжества Литовского оборонять страну. На этом фоне Варшавский сейм в ноябре 1563 года объявил, что, оказывается, год назад под Невелем была одержана чудесная и грандиозная победа. В 1568 году в итальянском городе Болонья появилось печатное сочинение поляка Яна Семишловского, в котором эпически описывалось сражение с московитами. Оно сравнивалось с противостоянием греков и троянцев. Как в поэмах Гомера, в их борьбу вмешиваются боги, а каждую армию представляют легендарные герои. Число убитых русских достигает гигантских величин, а потери литовцев ничтожны.

Хронист Мацей Стрыйковский рассказал, что полуторатысячный отряд поляков Станислава Лесновольского и Флориана Зебржидовского, в который также входили 200 литовских жолнеров, казаки и дворовые люди полоцкого воеводы Довойны, сдержал натиск 45-тысячного русского отряда. Московитов пало 3 тысячи, «а наших только 15 незнатных людей погибло», говорил хронист.

Описание Невельской победы в «Хронике» Мартина Бельского (1597) заслуживает того, чтобы привести его целиком (перевод Николая Устрялова): «В 1563 году осенью на сейме Варшавском получено из Литвы радостное известие о поражении нашими 40 000 россиян под московским замком Нев[е]лем. Коронный гетман Флориан Зебржидовский, сам будучи болен, отрядил из Озерищ Черского каштеляна Станислава Лесневельского с 1500 польских воинов и с десятью полевыми орудиями к Невелю, близ которого расположилось сорокатысячное войско неприятелей. Лесневельский, узнав достоверно о силе их, приказал ночью развести во многих местах огни, чтобы отряд его казался многочисленнее, и стал на выгодном месте, имея с двух сторон воду; рано утром устроил свое войско, расставил орудия в скрытых местах и ждал нападения. Вскоре показались москали: их было так много, что наши не могли окинуть их взором. Русские же, видя горсть поляков, дивились их смелости, и московский гетман Крупский (Курбский. — А. Ф.) говорил, что одними нагайками загонит их в Москву. Наконец, сразились. Битва продолжалась с утра до вечера. Сначала москали, имея превосходные силы, одолевали, но наши устояли на поле сражения и перебили их весьма много: пало по крайней мере семь или восемь тысяч, кроме утонувших и побитых во время преследования. Так Господь Бог даровал нам свою удивительную победу, к великому удивлению москалей. Товарищ Крупского, приписывая ему всю неудачу, упрекал его в проигранной битве. Он же, указав на наше войско, отвечал на упреки: „Они еще здесь: попробуй, не удастся ли тебе лучше, чем мне. Я же не хочу измерять своих сил вторично: ибо знаю поляков“».

Перед нами явно тенденциозное изложение, задача которого — показать причины духовного перерождения князя Курбского. Он не смог победить поляков, убедился в их превосходстве и решил перейти на их сторону. Изображая в гиперболизированном, сказочном духе победу польского и литовского оружия над москалями, которые мрут тысячами под напором панов-героев, известие о битве под Невелем должно было завуалировать потерю Полоцка.

Пока литовские дворяне и русские дети боярские воевали друг с другом, датчане успешно продвигались в Северной Эстонии и вот-вот должны были войти в соприкосновение с русскими войсками. В Копенгагене опасались возникновения нового конфликта, потому что не могли поддерживать значительный воинский контингент в далекой Прибалтике. Датчане вступили в переговоры с Россией о разделе сфер влияния.

Русский и датский подходы на переговорах июля 1562 года были принципиально несовместимы в оценке статуса Ливонии. Датчане исходили из того, что эта земля «в розделении», поэтому ее надо доделить, оговорив, кому что принадлежит. Москва же считала всю Ливонию единой государевой вотчиной, а земли, занятые войсками других государств, — либо незаконно захваченными (Литвой и Польшей), либо пожалованными русским государем другим правителям, например датскому герцогу Магнусу.

Данию такая постановка вопроса категорически не устраивала, ибо отсюда было недалеко и до признания Ивана IV «господином» Фредерика (чего русская сторона не очень настойчиво, но добивалась). Датчане попытались обосновать свои права на Ливонию (Эстонию, Гарриен, Вирланд, Вик, Эзель, Курляндию, города Ревель, Ракобор, Нарву, Колк), на этот раз на более понятном для московитов языке: датские короли в древности крестили Эзель, Курскую и Лет­тскую земли, а вот новгородские и псковские князья несправедливо нападали на эти территории и брали с них откуп. Раз датчане спасли Ливонию «от безверности», то у них прав больше, чем у русских, которые только «мечем брали». Дипломаты ссылались также на геральдические символы городов, например Ревеля, на знамени которого — датское клеймо, три льва.

Объяснения посланников Копенгагена были сведены на нет тем фактом, что русские дипломаты их просто отказались понимать. А. Д. Басманов спросил: что такое Эстония, которую хочет датский король? Русские называют свою вотчину «Юрьевской державой», никакой «Эстонии» им неизвестно. Они категорически отказались даже взглянуть на привезенные послами грамоты о закладах, которые делали в Дании эстонские, ревельские и нарвские купцы. По мнению московских бояр, все жители Ливонии, в том числе и торговцы, отныне являются холопами Ивана IV, поэтому любые грамоты, данные ими без ведома своего господина, не имеют силы. Пусть послы больше таких грамот и не показывают, и нечего их смотреть.

Начался утомительный торг, который московские дипломаты вели в своем излюбленном стиле: после изматывающих дебатов они шли на крошечные уступки с видом, будто бы русский царь поступается последним и это его окончательная воля. Тактика была рассчитана на то, что у послов не хватит терпения. Сначала Москва легко рассталась с островами Дагданом, Моном, Аброй и Шкитом. Изумленные датчане указали, что эти острова и так уже заняты датскими войсками, чем же тогда в реальности жертвует Россия?