В нем находилось инородное тело.

Приступив к операции, мы знали, что нужно «идти на почку». Урологов пока вызывать не стали.

Ревизия органов брюшной полости показала, что все органы целые, не задеты. Наверное, чудом.

Но почка, разорванная пополам, спровоцировала довольно сильное кровотечение.

Наложили зажим на сосудистую ножку почки, и одним уверенным движением скальпеля поврежденный орган был удален.

Перевязали сосуды.

Еще раз провели ревизию. Вызвали в операционную уролога.

Он, в свою очередь, сказал, что теперь это пациент их отделения.

Ушили рану послойно, вывели дренажи. Наша работа была закончена.

За время операции в приемном накопилась приличная толпа народа, все по душу десантника.

Среди них была и его девушка, которая находилась с ним в момент празднования.

Она и рассказала обо всем, что произошло в этот день.

Компания молодых людей отдыхала на берегу одного из местных водоемов.

Шашлыки, алкоголь, крики «никто, кроме нас» и желание казаться круче, чем ты есть на самом деле…

Моему пациенту не пришло в голову ничего лучше, чем похвастаться тем, что он может прострелить себе бочину так, что ни один орган не пострадает и с ним ничего не случится.

Взяв травматический пистолет, он максимально возможно оттянул кожу на нижней части живота и произвел выстрел в складку. По крайней мере, ему так казалось. Но что-то пошло не так. Не знаю, что послужило тому виной — алкоголь, дрогнувшая рука или хроническое слабоумие, — но резиновая пуля попала прямо в почку.

А что было дальше, вы уже знаете…

После был визит полиции, допрос всех свидетелей.

Также к парню пришла убитая горем мать. Вот уж кого было жаль, так это ее.

Урологи пролечили пациента и благополучно выписали домой.

Больше я его не видел.

Вот такая нерадостная история.

Есть ли что-то важнее человеческой жизни и здоровья? Ответ очевиден.

Берегите себя и помните, что «слабоумие и отвага» — не лучший жизненный девиз.

Очередное ночное дежурство. В приемном отделении было все как обычно, пациенты поступали с различными патологиями: острый холецистит, панкреатит, аппендицит, также были и просто консультации. Вдруг позвонили из приемного отделения и сказали: «Скорая помощь привезла пациента с диагнозом „острая кишечная непроходимость“».

Спускаюсь вниз, поздоровался со знакомым фельдшером.

«Привез вам пациента, — говорит. — Он бывший врач, ваш коллега». Я расписался в листке сопровождения, и скорая уехала.

Пожилой пациент 83 лет лежал на каталке в плохом состоянии с сильной болью в животе, с ним была его внучка, молодая девушка, которая помогала с оформлением документов. При осмотре налицо была вся клиника кишечной непроходимости: живот немного вздут, стул отсутствовал около пяти дней, растерянный внешний вид, на контакт шел, но общался неохотно, заторможен. Пациент был худощавый, нестриженый, длинная седая борода и длинные ногти на ногах явно говорили о том, что за собой он не ухаживал. Я начал собирать анамнез, на все вопросы помогала отвечать внучка. На момент уточнения хронических заболеваний к нам подошел студент, подрабатывавший санитаром, и воскликнул: «Это же профессор травматологии и ортопедии, он раньше у нас в вузе преподавал».

«Серьезно?» — спрашиваю я. «Да, серьезно. У него даже есть свой учебник, по которому мы периодически занимались и готовились к практическим занятиям».

Как впоследствии рассказала его внучка, мужчина действительно был профессором, доктором медицинских наук по травматологии и ортопедии, работал в научно-исследовательском институте. Глядя в его глаза, я немного жалел старика, печально и грустно было видеть его в таком запущенном состоянии. А если бы на его месте был я? В голове вертелись разные мысли. Наверняка в моем возрасте он тоже был довольно востребованным врачом, специалистом, у которого была семья, дети, все его любили и уважали, а сейчас такой пациент похож на бездомного человека с неприятным запахом ввиду отсутствия должной гигиены. Когда я ему сказал, что нужно полностью обследоваться, он абсолютно равнодушным тоном ответил, что полностью доверяет и согласен на все необходимые процедуры, а если вдруг понадобится операция, он готов.

После полного обследования подтвердился диагноз острой кишечной непроходимости. На рентгенограмме органов брюшной полости визуализировались чаши Клойбера[37] и множественные горизонтальные уровни жидкости, по УЗИ — пневматизация[38] петель кишечника и небольшое количество свободной жидкости в брюшной полости.

Недолго думая, подаю пациента в операционную, звоню ответственному хирургу. Тот сильно удивился, когда узнал фамилию пациента, так как помнил его. В ходе операции выяснилось, что непроходимость была вызвана онкологическим процессом. Опухоль росла экзофитно[39], то есть внутрь просвета кишечника, вызывая нарушения пассажа пищи, и в конечном счете привела к полной обтурации[40] просвета с развитием непроходимости. Обнаружив множественные спайки, пациенту сделали резекцию участка кишки вместе с данным образованием и завершили операцию выведением колостомы[41], после чего перевели его в реанимацию, а утром я передал смену коллеге. Придя через два дня на следующую смену, я тут же начал искать в ординаторской историю болезни данного пациента, чтобы поинтересоваться, как у него дела, как восстанавливается после операции, и не нашел…

Спросил у коллеги: «Как пациент? Перевели в другую палату? Не могу найти его историю болезни».

Отвечает: «Скончался, остановка сердца. Ревматологам спасти его не удалось».

Мне стало горько и обидно. Заслуженный профессор весь день не выходил у меня из головы, а ведь на его месте может оказаться каждый. Любой врач, будь то терапевт, хирург, быть может, даже доктор медицинских наук, профессор, который сейчас не обделен вниманием со стороны семьи, друзей, родственников, коллег, — где гарантия, что он не останется один в возрасте 70–80 лет?