Тот, кто хорошо работает, хорошо ест. Кулинарные способности Мансура, безусловно, заслуживают высшей оценки, но на ночных дежурствах еда в миллион раз вкусней, чем дома. Это своя отдельная магия. Даже самый жесткий топчан становится мягкой кроватью, простая еда кажется бесподобным деликатесом, а долгожданный душ — райским наслаждением.

После спасения пациента мы думали, что наконец сможем нормально поесть. Ароматы узбекского супа разливались по всему отделению. Но, естественно, как только мы достали тарелки, чтобы пообедать, в ординаторскую ворвалась опять перепуганная медсестра, которая, кажется, уже проклинала тот день, когда решила пойти в медицину:

— Извините, пожалуйста, но, кажется, там остановка…

— Где остановка? Что тебе кажется? — с грохотом кидая тарелку на стол, уже просто взвыл я. — Идем!

Медсестре не показалось, действительно остановка, точнее, уже труп. Зрачки расширены, на свет не реагируют, отсутствует экскурсия грудной клетки…

— Срочно, реаниматолога! Когда ты в последний раз заходила в палату?

— Я… да вот недавно, капельницу меняла…

— Ясно! Чего ты стоишь? Звони в реанимацию, не тормози! — кричал я на без того перепуганную медсестру, делая непрямой массаж сердца. — И позови Мансура Мансурбековича.

Непрямой массаж сердца — не самая простая манипуляция, она требует очень больших физических усилий, а бабушка была немаленькая. Через три минуты с верхнего этажа прибежал реаниматолог, из ординаторской — остальные врачи, и качать мы стали вместе по очереди. Полчаса реанимационных мероприятий не дали положительного результата. Время смерти 15:47.

Эта женщина лежала у нас долго, сначала в общей палате, потом ее перевели в палату интенсивной терапии. Диагноз — рак головки поджелудочной железы; по сути, так и должно было произойти, но никогда не хочется, чтобы произошло именно на твоей смене.

Даже если с профессиональной точки зрения ты понимаешь, что ты ни в чем не виноват и сделал все, что мог, это чувство беспомощности съедает изнутри.

Когда вернулись в ординаторскую, уже не хотелось ни есть, ни пить. Мансур ушел писать посмертный эпикриз, Канибек убежал по вызову в приемное, а я с анестезиологом ушел курить. Вообще, сам я не курю. Всю жизнь занимаюсь спортом, почти не пью, веду максимально здоровый образ жизни, но с такой работой как тут не закурить.

Мы вышли на внутреннее крыльцо, и лицо сразу же обдало суровым новосибирским морозом.

— Дружище, дай сигарету…

— Ты чего? Ты же не куришь, — не без удивления в голосе ответил мне товарищ, протягивая сигарету.

— Да, не курю, но эта смерть выбила меня из колеи. Ненавижу, почему на моем дежурстве…

Нет, это не была первая смерть в моей практике. Мы, хирурги, постоянно сражаемся с этой злой старухой в черном балахоне, но к этому невозможно привыкнуть.

— Успокойся, мы ничего не могли сделать, там же онкология, просто пришло ее время.

— Да знаю я, но от этого не легче. Ладно, посидишь с нами, перекусим, поболтаем? Надеюсь, что додежурим без происшествий.

— Ой, не накличь.

Бывают такие дежурства, после которых единственное желание — это лечь и не двигаться. Однажды выпала смена, на которой мы с Мансуром прооперировали пять неотложных пациентов. Мы зашли в операционную в 10 утра, а вышли в 11 вечера. Оперировали в четыре руки, успевая только менять перчатки, не выходя из операционной.

Первой пациенткой была молодая девушка с острым флегмонозным аппендицитом. Живот у девушки болел три дня, взяли ее срочно на операционный стол, для того чтобы потом не оперировать перитонит, но, слава богу, обошлось. Справились быстро и четко. Но, как только аппендикс был удален, в операционную постучался Канибек.

— Я сейчас буду подавать холецистит.

— А чего сейчас? Может, консервативно для начала полечим? — не в восторге от операции подряд, поинтересовался я.

— Это пациент из второй палаты, вот посмотрите анализы, набрали только что по цито. Лейкоцитоз нарастает, болевой синдром не купируется. Состояние ухудшается, да и цвета он приятно-лимонного.

Действительно, анализы были далеко не утешающими, поэтому ничего не оставалось, как срочно брать на операционный стол.

— Подавай!

Холецистэктомия прошла как по учебнику: 50 минут — и готово!

Только мы зашили и переложили пациента на каталку, в предбаннике операционной опять появился Канибек.

— Что? Опять? Ты сегодня издеваешься, что ли?

— Что я могу сделать? Непроход… посмотрите сами… — И показывает снимки.

— Подавай, дай только воды хлебнуть! — устало вздохнул Мансур.

Острая кишечная непроходимость — один из самых сложных диагнозов в абдоминальной хирургии, тем более что оперировать предстояло пожилую женщину с хирургическими вмешательствами на брюшной полости в анамнезе. На той лапаротомии мы простояли около трех с половиной часов. Спаечная болезнь, долихосигма[43] — очень непростая операция, но мы справились.

В пять часов вечера мы с Мансуром наконец размылись и, лелея сладкие надежды о душе и ужине, направились в ординаторскую. Только я переступил порог, зазвонил телефон:

— Приемное, проникающие ножевое ранение в брюшную полость.

Я готов был закричать. Но кричать было некогда, и я со всех ног кинулся в приемное отделение. Там меня встретил измученный Канибек, который осматривал пациента.

Как обычно происходят ножевые ранения? Нет, не отчаянный мужчина кидается на амбразуру защищать честь милой девушки, которая попала в беду. Чаще всего ножевые ранения получают дома, за семейной попойкой, не сошедшись с братом или сватом в политических взглядах. У мужчины была серьезная травма: задеты печень, диафрагма, петли кишечника, поэтому через 10 минут после моего выхода из операционной я туда вернулся.

— Мансур… скажи честно, брат, это ты вчера грешил так? — с улыбкой подтрунивал я над коллегой. Чувство юмора спасает на таких изнурительных сменах.

— Шутки шутишь, да, Рустам?.. Нет, к сожалению, я не грешил, а тихо-мирно спал дома. А вы чем таким занимались вчера, что у нас такой аншлаг?

— Я тоже спал. Но если я спал и вы спали, то кто ж все-таки развлекался? Или Канибек, или ты, Олечка? — подмигнул я операционной медсестре, которая уже едва стояла на ногах.

Как известно, медики — люди очень суеверные. Никто не любит меняться дежурствами, потому что меняное дежурство обязательно будет сложным и насыщенным. А если гулял и развлекался всю ночь — «грешил», то дежурство будет такое, что не присядешь и будешь проклинать прошлую ночь. Шутки шутками, а медики действительно стараются не особо кутить перед сменами; правда, если ты постоянно дежуришь, становится уже все равно, но такое суеверие существует.