class="p">– Ведь, кесь, было вам сказано, что лопнут! Не бережёте вы ничего, норовите каждую вещь испохабить только, а она денег стоит! Вы, чай, подумайте, Христа ради, пятерка, как в огонь, брошена! Завтра придётся сапожнику Степану Меркурьеву в починку нести. Придётся их Ваньке отдавать, он износит.

Чтобы не дать разгореться Василию вовсю, Любовь Михайловна отвлекающее завела разговор на другую тему:

– Ну, как ты доехал-то?

– Домчался быстро, каких-нибудь часа за два. Иной раз едешь по тряской дороге, измучаешься, а это дорога укатана, хоть яйцо кати, – несколько смякнув, известил Василий о дороге.

– Пойду к шабренке Дарье за подквасьем, хлебы надо притворить, – сказала Любовь Михайловна и, взяв кувшин, ушла к соседям.

– Дарья, у тебя нет ли квасной гущи? Вздумала хлебы заделать, хватилась, а подквасья-то и нету.

– Как не быть, есть, я сама только вчера хлебы пекла, да не доглядела, на печи из квашни почти все тесто ушло. Такая жалость! Поскребла, поскребла с кирпичей-то, да с портянок, так все-то тесто и не собрала. Испекла хлебы, стали есть, а он хрустит на зубах-то! Какая жалость! – сокрушалась Дарья.

– А у меня мужик только что из города приехал, – оповестила соседей Любовь Михайловна.

– Это за чем он ездил? – поинтересовался Иван.

– Хлеба подкупил, теперь нам за глаза хватит.

– А почём, чай, хлеб-то на базаре-то? – полюбопытствовала Дарья.

– По рублю двадцать за пуд.

– Эх, и нам бы, Иван, тоже подкупить хлебца-то?

– И мы подкупим, дай только срок, – согласился Иван.

– Ну а как вы вообще-то с семьей-то живете? Василий-то у тебя больно строг, – спросила Дарья.

– Он строг, зато заботлив и работящ, и мне за ним вольготно живется, все у нас есть, и сено, и дрова, и хлебом запаслись, дети у нас сыты, одеты, обуты, обижаться пока не на что, а гневить Бога понапрасну я не стану. – заключила перед своим уходом Любовь Михайловна разговор.

– Ну вот и закваска есть, – известила Любовь Михайловна, придя домой.

– Лошадь что-то, видно, заболела, – доложил ей Василий, – сейчас только я во двор выходил, овсеца Серому подсыпал, а он и давешнее не доел. Лежит врастяжку, неужели это все после масленицы отрыгается, да ищо эта его мучает, проклятая ласка всю гриву ему испутала, кос понаплела. Зловредный зверек, видимо, «не ко двору».

Весна. Таяние снега

Во второй половине поста мартовское тёплое солнышко милосердно пригревая землю, начинает припекать так, что снег на полях и полянах начинает подтаивать, а на сельских дорогах, где снег переминается копытами лошадей и уминается полозьями саней, появились темно-изжелта-серые тропы. На пообтаявшей дороге сплошной полосой обнажился конский навоз, обнаружились следы давно прошедшей масленицы. Из снега вытаяли обгоревшая солома и черные обуглившиеся головешки – остатки костров.

День заметно прибыл, заметно укоротились ночи. В это время марта снег заметно тает, с крыш, где солнце особенно сильно припекает, учащенно и торопливо в рыхлый снег со звоном падают крупные капли талой воды. В это время по ночам на чердаках учащаются кошачьи концерты. Кошки, мяукая, злобно фыркая, гоняются друг за дружкой, топая по потолку, словно черти на свадьбах. По улицам села целыми табунами бегают собаки, ховралятся, справляя свои «сучьи свадьбы».

В это время в садах по-особенному громко начинают петь синицы, мелодично и призывно поют пеночки, весничка и пеночка-тенькова, со своей своеобразной звонкой песенкой, напоминающей ритмичное падание весенней капели «тень, тень, тень, тень…» К этому времени в наши места прилетают грачи, жаворонки, а там глядишь, прилетят и скворцы.

Но в это время зима и упорствует, она никак не хочет мириться с наступающей ей на пятки весной. «Вон внук за дедушкой пришёл», – сказала Савельева бабушка, подойдя к окошку.

Ванька с Васькой бросились к окну, стали с интересом расспрашивать:

– Бабк, где внук? Какой дедушка?

– А вон, разве вы не видите: снежок сверху идет – это и есть молодой снег за старым идет. Скоро на улице весь снег растает, и летечко будет. Слава Богу, опять до тепла дожили, – с блаженным вздохом заключила Евлинья.

Вскоре нахлынувшего на село непродолжительного снежного буранчика выяснилось: из-за редких весенних туч выглянуло яркое тёплое весеннее солнышко, вдруг сделалось тепло и радостно. Намёрзшие за ночь у крыш мазанки сосульки, на пригреве солнца, поплакали-поплакали и отпали, уткнувшись в снег.

Снег, накопившийся за зиму бугром на высокой тесовой крыше Савельева двора, подтаявши, с шумом съехал на землю. Испугавшиеся куры, захлопав крыльями, бросились из открытых ворот двора на улицу. Они кучно собрались у крыльца, воспользовавшись солнечным припёком, блаженно жмурясь и весело гогоча, стали греться, а петух, громко прохлопав крыльями, изогнув вытянутую шею и очумело выпучив глаза, приветствуя весну, звонко и продолжительно пропел:

– Ко–ко, реку, у–у–у–у–у!!!

Скотина, застоявшаяся и затомившаяся за зиму во дворах и конюшниках, почуяв тепло, запросилась на улицу. Тёленок во дворе у Савельевых, допив в ведре вынесенное ему пойло, первесло ведра нечаянно накинулось ему на голову, зацепилось за маленькие торчащие вверх рожки. Телёнок, стараясь освободиться от пустого ведра, забрыкался, мотать головой, но ведро не слетало. Он вдруг бешено припустился бежать. Выбежав из ворот на улицу, он с ведром на голове выбежал на дорогу и долго носился с гремящим ведром вдоль улицы, пока ведро, наконец, не отцепилось и с грохотом покатилось по притоптанному снегу на дороге. На шум, а попутно и погреться на солнышке, из темноты токарни выбрались и Минька с Санькой, и Ванька тут же. Они весело рассмеялись, увидев телёнка, бегающего с ведром. Во двор вышел и отец.

– Кто расхлебянил ворота, вся скотина на улицу вышла, – пробурчал он. И завидя бездельников ребят, он принялся их журить:

– Только и норовят, как бы прошалберничать, как наёмники, все делают из-под палки, как не для себя! Право!

– Пёрка иступилась, совсем не вертит! – оправдываясь, пожаловался Санька на пёрку, которая, износившись, плохо стала сверлить дырки для шипов в проножках.

– Ванька, сбегай к Цыбышу за пёркой, я ему заказывал. Он, наверное, сделал ее, – обратился отец к Ванька. – Да беги прытче! – добавил он. Ванька с места припустился бежать что есть мочи. Минька с Санькой нехотя побрели в токарню.

Оставшись во дворе наедине, Василий, стал подбирать растерянное около яслей сено. Подбирая и бросая клочки сена в ясли, он про себя бурчал:

– Летом-то сено по одной травинке собираешь, а тут под ноги скотине его валят. Никакой бережливости нет, хоть говори им, хоть не говори, растранжиривают сено понапрасну и на-поди! Разве так-то напасёшься, в навоз-то его много, потискать можно, а ведь