через костёр перемахивают, любуются заревом. Около костра светлота, а поодаль ночная тьма и мрак. Вдали брямкает колокольчик запоздалого катания: видимо, жених катает свою невесту.

Вдруг у костра испуг и смятенье:

– Милиционер! – устрашающе произносит кто-то вполголоса, и ребятишек от костра, как волной смыло. Каждый убегает впрыть – того гляди, с головы шапка слетит. Как из-под земли выросший милиционер подходит к обезлюденному костру и ногами расшвыривает горящую солому, охлыстки и головешки.

Во второй день масленицы народ в селе разгулялся вовсю. Если в первый день была как бы проба сил, а во второй уже всех овладевал полный азарт. Люди толпами, артелями и в одиночку изрядно подвыпившие с утра, бродили по улицам. Артели степенно пели песни, одинокие безалаберно горланили отдельные песенные отрывки. Встречающиеся люди на дороге уважительно, со степенством, поздравляли друг друга: «С широкой Масленицей!» Катающихся в этот день больше, чем вчера. От непрерывного потока обоза, разнаряженных лошадей, сбруи и санок, от разнаряженных девок и молодых баб, от мелодичного перезвона колокольчиков, бубенцов, музыкальных звуков гармоней рябило в глазах и гудело в ушах.

Село веселилось, гуляло, пело, бушевало, бесшабашно шумело, звонило, гремело, ухало. Издревле так ведется – катались все, от мала до велика. Катали детей, катали баб, особенно отличаются в этом парни-женихи, стараясь ухарски покатать девок-невест.

Одержимые гордостью и отвагой, они навыхвалку стараются чем-нибудь, а перещеголять в соперничестве, чтоб поднять свой престиж в глазах девок.

Наступил третий день масленицы – Прощальное Воскресенье. День неудержимого разгула. Народная гульба приняла бушующее-шумливую форму. На улице весёлые толпы народа, а кругом села непрерывный поток лошадей, запряженных в сани и санки, в которых ватаги катающихся с песнями и гармонями. В этот ясный и солнечный день с утра Санька Савельев катал девок-невест. В санки он усадил пять девок. Во время объезда двух кругов вокруг села, дело шло все по-хорошему, а на третьем Серый, распалившись неумелым обращением молодого хозяина, угнув шею, не подчиняясь управлению Саньки, со всего бегу попёр с дороги в сторону. Санки, скособочившись, укосинами царапнули снег. Из санок с уханьем вывалились девки, они, кувыркнувшись, увязли в сугробе снега. Санька, выронив из рук вожжи, тоже слетел с козел. Вожжи, зацепившись и захлестнув за ногу одной девки, поволокли ее по притоптанному снегу, подол ее задрался, оголив розовое тугое тело. Голым задом девка метров десять пробороздила по колючему снегу, ободрав кожу до крови. Оценив обстановку, Санька во всю прыть припустился вдогонку Серого, насилу догнав, изловчившись, он, ловко впрыгнув в санки, схватив вожжи, разобрав их и туго натянув, он полностью овладел управлением Серого. Серый, смирившись, легко поддался управлению.

Кому весёлый смех, а эта девка с болью на спине и на заднице, охая, заковыляла домой. А шумливые ватаги катающихся едут и едут.

– Мимо кузницы тропа, Фараон надул попа… – неистово орала Гавша, битком набитая сидевшая в санях, проезжая около кузницы Мирашевского.

В это время идущий в артели пьяненький Алёша Крестьянинов внезапно плюхнулся им в сани. На его спину тут же посыпались частые ребячьих кулаков. Молотя кулаками вперемешку с бранью, они приговаривали:

– В чужое дело не вяжись, в чужие сани не садись!..

Алешу как пружиной подняло из саней, и он, сконфузившись, вновь присоединился к своей артели.

За три дня под исход масленицы, дорогу на улице полозьями саней и санок и копытами лошадей (а их в селе не меньше трехсот) выбили. Размягчённый снег взмесился копытами в сплошное мятиво, в котором полозья санок и саней утопают по самые нащепы.

Нарядные бабы и старухи с детьми, разнарядившись в цветные шали, сидя на скамейках в сторонке, погрызывая семечки и орехи, с до полного иззябания, с заинтересованностью и любопытством безотходно наблюдают за беспрерывным потоком обоза катающихся.

Под исход масленицы неугомонному буйству, азарту и ухарству парней-женихов нет предела. Особенно тех, которые последнюю масленицу гуляют холостыми. Стараясь показать свою бесшабашную удаль и безуёмное ухарство, они, сговорившись меж собой, объединяют своих лошадей, впрягают их в сани гусем и начинают кататься по улицам села, норовя навыхвалку гонять не в общем потоке встречь солнцу, а наоборот, по ходу солнца, но встречь общего потока. А подвыпивши, уже совсем начинают дурачиться. Они вызывающе подыскивают себе соперников, с кем бы сразиться в обгоны.

По улице Слободе в бешеном скаку неслись две пары лошадиных запряжек гусем. Одной парой управлял Митька Кочеврягин, а другой парень из Шегалева. Они поспорили, чья пара обгонит. Васька Демьянов, стоявший на перекрёстке и наблюдавший за этой гонкой, не успел вовремя убежать с дороги. Он, внезапно споткнувшись о бревна, с криком растянулся на снегу и очутился под санями. Лошадь некованой задней ногой угодила ему слегка встав на щёку. Васька от боли и с перепугу дико взревел, заойкал. Окровавленного, полуживого Ваську принесли в его избу. Испугавшаяся Васькина мать очумело с криками взревела:

– Чадо мое возлюбленное!

Она с бранью выскочила на улицу с целью дознаться, кто наехал на Ваську. Она во всю улицу кричала:

– Узнаю! Засужу! В остроге сгною!

Под вечер Минька Савельев решил покатать своих невест. Предварительно подвыпивши для смелости, он выехал из ворот своего двора на Сером, запряжённом в санки.

В санки он усадил трёх излюбленных своих невест, которые сразу же затянули масленичную песню и степенно, по традиции, следуя обычаю, рысцой поехал по улице. Первый круг он объехал так, для общего обозрения села. Второй круг в нём стал разжигаться азарт и храбрость, а на третьем круге Минькой неудержимо стали овладевать удаль, ухарство, отвага и желание с кем бы сразиться в обгоны. Случай для этого тут же подвернулся: Федька Лабин, катающийся со своими товарищами на своем карем мерине, поспорить в состязании бега не отказался. И гон начался…

Федька, парень балованный, самолюбивый и через знатность своего отца гордый. Вызов Миньки принял азартно и самоуверенно. Им овладел залихватский азарт. Несколько привстав в санках, он яростно хлестанул своего карего. Карий, встрепенувшись от задумчивости, пошёл упористой рысью. Его густая грива развевалась на ветру по обеим сторонам шеи. Минька вожжой подбодрил и Серого. Серый, усиленно и часто толча придорожный рыхлый снег, не отставал от Карего. Лошади неслись галопом, не опережая друг друга – были наравне. Глазами стережа соперника, кося глазами в сторону, наблюдая за Федькиными уловками, Минька насторожился. Норовя обогнать, Карий, настигнув Серого, стал несколько выдаваться вперед его. Миньке сделалось это не по нутру. «В обиду себя не дам! Ни за что не дам обогнать!» – мелькнули мысли у