Решившись, опустила глаза. Лучше бы не смотрела… Что-то было в его высокой фигуре, склонённой к моим ногам, для чего ему пришлось слегка присесть перед каретой. Что-то, отчего я смущалась едва ли не больше, чем когда раздевалась под его взглядом. Моя ступня казалась совсем маленькой, полностью помещаясь в широкой мужской ладони.

– Ты такая чувствительная, – хмыкнул он.

– Пожалуйста, прекратите… – выдохнула я, когда его пальцы, поглаживая, скользнули выше, под широкий подол платья. На нас уже наверняка посматривали, и если правителя это не смущало, то я готова была провалиться под землю со стыда. – Я обуюсь сама.

– Такая соблазнительная… И капризная, – добавил Эрланд, натягивая туфельку на мою левую ногу. – Но это поправимо.

Эрланд и сам не смог бы точно сказать, что его подтолкнуло предложить Аньяри помочь ей обуться. Он ведь не служанка в самом-то деле! Неужели приревновал к мальчишке? Глупости какие-то! Он никогда и ни с кем не испытывал ничего, даже отдалённо похожего на ревность, а сейчас ему просто не понравилось то, что кто-то может прикоснуться к его собственности.

А ещё прежде мужчина даже не догадывался, что столь невинное действие, как надевание туфель на полностью одетую девушку, может оказаться таким возбуждающим. Но, касаясь её изящных маленьких ног сквозь тонкую, как паутинка, ткань, почувствовал, как едва утихшее желание в нём снова начинает расти и горячить кровь. Хотелось задрать длинный подол и вторгнуться в это совершенное тело, даже не сняв с неё чулки.

Аньяри тоже что-то чувствовала, правитель в этом не сомневался. Слышал по её дыханию, вырывавшемуся из приоткрытых розовых губ, видел по глазам, которые, хоть и метали в него молнии, а всё же затуманивались от желания, чтобы он не останавливался. Невыносимо! Ещё и это некстати сломавшееся колесо! Новая отсрочка на пути к долгожданной цели!

Эрланд резко выдохнул, затягивая ремешки на туфлях княжны. Он сам заманил себя в ловушку. Раздразнил прикосновениями к ней, тем, что позволял себе разглядывать её обнажённое тело во всех заманчивых подробностях. Лучше бы подождал со всем этим до Лундсфальда. Прелюдия слишком уж затянулась.

Его последняя фраза явно ей не понравилась. Аньяри поджала губы и отвернулась, чтобы не смотреть на него. Гордая. Хотя, если так подумать, гордость – это всё, что у неё осталось. Всего остального она в одночасье лишилась.

Испытывал ли правитель сожаление? Нет. Это чувство было ему неведомо. А уж после того, как он увидел, с какой лёгкостью отказался от младшей дочери Регвин Альбиар и до чего хитрой стервой оказалась её старшая сестрица, и вовсе не осталось никаких сомнений. Аньяри следовало забрать из того гадюшника, который по какому-то недоразумению именовался княжеским дворцом.

К тому же эта девушка была нужна ему самому. Очень нужна. В ней его спасение. Его единственная надежда. И отпускать её Эрланд не собирался ни в коем случае.

Близок тот момент, когда она станет принадлежать ему полностью.

А пока его добыча, сердито нахмурив лоб, спрыгнула с подножки накренившейся кареты и сделала несколько шагов, разминая ноги. Правитель не сводил с неё взгляда. А она отвернулась от него, всем своим видом выражая нежелание смотреть, слышать и говорить с ним.

Строптивица! Ничего. И не таких укрощали.

– Госпожа! – крикнул Люк. – Я нашёл малину! Дикая малина, очень вкусная!

Аньяри направилась было туда, откуда её звал слуга, но Эрланд окликнул её:

– Эй! Куда это ты собралась? А спросить разрешения? Забыла, что тебя недавно чуть не сожрали? Или снова хочешь заблудиться?

– Я могу пойти к Люку? – спросила она, обернувшись.

– Пойдём вместе.

Всё равно, пока ремонтируют карету, делать нечего. Зачем им вообще нужна эта карета? Посадить бы девушку перед собой в седло и гнать во весь опор. А её вещи можно и в лесу оставить. Всё необходимое она получит и в Лундсфальде.

Аньяри зашагала впереди него, решительно развернув плечи. Если мальчишка и удивился, когда увидел, что вместе с ней к нему подошёл правитель, то ничего не сказал. Лишь кивнул на заросли дикой малины, увешанные крупными спелыми ягодами.

– Оставь нас, – коротко приказал ему Эрланд.

– Да, господин! Я всё равно уже наелся! Даже полные карманы набрал!

Когда тот скрылся, возвращаясь к остальным, мужчина взглянул на девушку, которая потянулась к ближайшему кусту малины и тут же отдёрнула руку, уколовшись шипами.

Да, долго бы она одна в лесу не продержалась…

Отгоняя от себя мысль о том, что уже дважды за последнее время мог навсегда потерять Аньяри, Эрланд взял её за локоть и осмотрел пораненную руку. Там, где нежную кожу пронзил самый острый из шипов, выступила капелька крови. Наклонившись, он провёл языком по ранке.

– Что вы делаете? – выдохнула княжна.

– Сядь! – указал ей на удобное место поблизости правитель. – Иначе все руки исколешь. Я сам соберу для тебя малину.

– Вы могли приказать Люку это сделать, – заметила она, но больше ничем возражать не стала. Уселась на траву, как ей и велели. Всегда бы так.

Сорвав пригоршню ягод, Эрланд бросил их ей в подол и сам сел рядом. Взял одну ягодку, раскусил, краем глаза наблюдая за тем, как то же самое делает девушка. Прикрыв от удовольствия глаза, она улыбнулась.

– Сладкая…

– Ты слаще… – хрипло пробормотал Эрланд. Потянулся, чтобы слизнуть с приоткрытых губ малиновый сок, углубил поцелуй, проникая в её рот языком. Аньяри отклонилась назад, упираясь ладонями в его грудь. Всё ещё упрямо сопротивлялась. Ему… и себе.

Не удержав равновесия, она повалилась на спину, глядя на него расширившимися глазами. Правитель склонился над ней, сминая ягоды между их телами, накрывая её собой. Снова поцеловал, с жадностью, ненасытно. Упёрся ладонями в землю по обеим сторонам от её головы, стиснул в пальцах остро пахнущие травинки. Как же тяжело сдерживаться рядом с ней… Пить её дыхание, прикасаться и останавливаться раз за разом. Кто бы мог подумать, что невинная девушка может оказаться самим воплощением соблазна?..

Малину я всё-таки поела. Немного. После того как правитель нацеловался со мной вволю. К счастью, больше ничего он не делал – не трогал меня, не пытался раздеть. Только целовал мои губы, лицо, шею над воротом платья и дышал так тяжело и рвано, словно чувствовал боль.

А хуже всего, что и во мне самой что-то откликалось на его действия, жар настойчивых губ, тяжесть мужского тела надо мной. Даже понимая всю неправильность и порочность происходящего, я не могла ничего поделать с этими ощущениями, от которых по коже пробегала дрожь, твердели соски, а низ живота наливался теплом. Это было сильнее меня.

Когда мы возвращались к остальным, я думала, что все наверняка сразу же поймут, что мы занимались не только малиной. Всё было понятно по моему виду. Волосы растрёпаны, на измятом платье пятна от раздавленных ягод.