– Тридцати девяти человекам, – тотчас ответилБорменталь.

– Гм… Триста девяносто рублей. Ну, грех натрех мужчин. Дам – Зину и Дарью Петровну – считать не станем. С вас, Шариков,сто тридцать рублей. Потрудитесь внести.

– Хорошенькое дело, – ответил Шариков, испугавшись,– это за что такое?

– За кран и за кота, – рявкнул вдруг ФилиппФилиппович, выходя из состояния иронического спокойствия.

– Филипп Филиппович, – тревожно воскликнулБорменталь.

– Погодите. За безобразие, которое вы учинилии благодаря которому сорвали приём. Это же нестерпимо. Человек, какпервобытный, прыгает по всей квартире, рвёт краны. Кто убил кошку у мадамПоласухер? Кто…

– Вы, Шариков, третьего дня укусили даму налестнице, – подлетел Борменталь.

– Вы стоите… – рычал Филипп Филиппович.

– Да она меня по морде хлопнула, – взвизгнулШариков, – у меня не казённая морда!

– Потому что вы её за грудь ущипнули, –закричал Борменталь, опрокинув бокал, – вы стоите…

– Вы стоите на самой низшей ступени развития,– перекричал Филипп Филиппович, – вы ещё только формирующееся, слабое вумственном отношении существо, все ваши поступки чисто звериные, и вы вприсутствии двух людей с университетским образованием позволяете себе с развязностьюсовершенно невыносимой подавать какие-то советы космического масштаба икосмической же глупости о том, как всё поделить… А в то же время вы наглоталисьзубного порошку…

– Третьего дня, – подтвердил Борменталь.

– Ну вот-с, – гремел Филипп Филиппович, –зарубите себе на носу, кстати, почему вы стёрли с него цинковую мазь? – Что вамнужно молчать и слушать, что вам говорят. Учиться и стараться стать хотьсколько-нибудь приемлемым членом социалистического общества. Кстати, какойнегодяй снабдил вас этой книжкой?

– Все у вас негодяи, – испуганно ответилШариков, оглушённый нападением с двух сторон.

– Я догадываюсь, – злобно краснея, воскликнулФилипп Филиппович.

– Ну, что же. Ну, Швондер дал. Он не негодяй…Что я развивался…

– Я вижу, как вы развиваетесь после Каутского,– визгливо и пожелтев, крикнул Филипп Филиппович. Тут он яростно нажал накнопку в стене. Сегодняшний случай показывает это как нельзя лучше. Зина!

– Зина! – кричал Борменталь.

– Зина! – орал испуганный Шариков.

Зина прибежала бледная.

– Зина, там в приёмной… Она в приёмной?

– В приёмной, – покорно ответил Шариков, –зелёная, как купорос.

– Зелёная книжка…

– Ну, сейчас палить, – отчаянно воскликнулШариков, – она казённая, из библиотеки!

– Переписка – называется, как его… Энгельса сэтим чёртом… В печку её!

Зина улетела.

– Я бы этого Швондера повесил, честное слово,на первом суку, – воскликнул Филипп Филиппович, яростно впиваясь в крылоиндюшки, – сидит изумительная дрянь в доме – как нарыв. Мало того, что он пишетвсякие бессмысленные пасквили в газетах…

Шариков злобно и иронически начал коситься напрофессора. Филипп Филиппович в свою очередь отправил ему косой взгляд и умолк.

«Ох, ничего доброго у нас, кажется, не выйдетв квартире», – вдруг пророчески подумал Борменталь.

Зина унесла на круглом блюде рыжую с правого ирумяную с левого бока бабу и кофейник.

– Я не буду её есть, – сразуугрожающе-неприязненно заявил Шариков.

– Никто вас не приглашает. Держите себяприлично. Доктор, прошу вас.

В молчании закончился обед.

Шариков вытащил из кармана смятую папиросу изадымил. Откушав кофею, Филипп Филиппович поглядел на часы, нажал на репетитори они проиграли нежно восемь с четвертью. Филипп Филиппович откинулся по своемуобыкновению на готическую спинку и потянулся к газете на столике.

– Доктор, прошу вас, съездите с ним в цирк.Только, ради бога, посмотрите в программе – котов нету?

– И как такую сволочь в цирк пускают, – хмурозаметил Шариков, покачивая головой.

– Ну, мало ли кого туда допускают, –двусмысленно отозвался Филипп Филиппович, – что там у них?

– У Соломонского, – стал вычитыватьБорменталь, – четыре какие-то… юссемс и человек мёртвой точки.

– Что за юссемс? – Подозрительно осведомилсяФилипп Филиппович.

– Бог их знает. Впервые это слово встречаю.

– Ну, тогда лучше смотрите у Никитиных.Необходимо, чтобы было всё ясно.

– У Никитиных… У Никитиных… Гм… Слоны и пределчеловеческой ловкости.

– Так-с. Что вы скажете относительно слонов,дорогой Шариков? – недоверчиво спросил Филипп Филиппович.

Тот обиделся.

– Что же, я не понимаю, что ли. Кот – другоедело. Слоны – животные полезные, – ответил Шариков.

– Ну-с и отлично. Раз полезные, поезжайте ипоглядите на них. Ивана Арнольдовича слушаться надо. И ни в какие разговоры тамне пускаться в буфете! Иван Арнольдович, покорнейше прошу пива Шарикову непредлагать.

Через 10 минут Иван Арнольдович и Шариков,одетый в кепку с утиным носом и в драповое пальто с поднятым воротником, уехалив цирк. В квартире стихло. Филипп Филиппович оказался в своём кабинете. Онзажёг лампу под тяжёлым зелёным колпаком, отчего в громадном кабинете сталоочень мирно, и начал мерять комнату. Долго и жарко светился кончик сигарыбледно-зелёным огнём. Руки профессор заложил в карманы брюк и тяжкая думатерзала его учёный с взлизами лоб. Он причмокивал, напевал сквозь зубы «кберегам священным Нила…» И что-то бормотал. Наконец, отложил сигару впепельницу, подошёл к шкафу, сплошь состоящему из стекла, и весь кабинетосветил тремя сильнейшими огнями с потолка. Из шкафа, с третьей стекляннойполки Филипп Филиппович вынул узкую банку и стал, нахмурившись, рассматриватьеё на свет огней. В прозрачной и тяжкой жидкости плавал, не падая на дно, малыйбеленький комочек, извлечённый из недр Шарикова мозга.

Пожимая плечами, кривя губы и хмыкая, ФилиппФилиппович пожирал его глазами, как будто в белом нетонущем комке хотелразглядеть причину удивительных событий, перевернувших вверх дном жизнь впречистенской квартире.