— Вы правы, — кивнул поляк. — Но все равно в душе что-то скребет. Будто ежик внутри поселился и постоянно ворочается. Нехорошо…

— Мне тоже, — согласился капитан-лейтенант. — Знаете, даже сон наяву почудился… Видел себя гусарским полковником, и в том сне я приводил в Юхнов бесчисленное множество пленных. Не одновременно, конечно, но часто.

— Странно, — покачал головой Пшемоцкий. — Где мы, а где тот Юхнов?

Денис Васильевич пожал плечами и не ответил. Так и поехали дальше в полном молчании. Каждый в своем молчании.

Кузьма Петров вообще говорил редко, только время от времени материл ведомых в поводу заводных коней, доставшихся в наследство от французских егерей, да поглаживал оцарапанную пулей ногу. Ранение пустяшное, с такой плотностью неприятельского огня при отступлении из деревни могло и серьезней зацепить, если вообще не убить, но довольно болезненное. Но не беда — трофейный гнедой мерин с лихвой окупит все тяготы и лишения службы с новым командиром, как прошедшие, так и будущие. А они грядут, тут к бабке не ходи… Но выгодно же! Кошелек с восемью двойными наполеондорами грел душу, а ведь это только начало! К концу войны можно на собственную маслобойку заработать, а то и паровую мельницу в Смоленске поставить. Или одно другому не помешает?

Пан Сигизмунд пребывал в молчании совсем по иной причине. Нет, он более не переживал об убитом французском лейтенанте — Денис Васильевич все объяснил, а смерть от удара ножом в сердце достаточно благородна… Вот если бы горло перерезал, как барану! Но, хвала Иисусу Сладчайшему, русский офицер повел себя на редкость благопристойно, и претензий к нему нет. Другая мысль угнетала отважного потомка герба Радом. Даже не угнетала — вводила в полное уныние.

Умом и рассудком он понимал, что воевать втроем против многочисленного противника — попросту глупость, но поколения благородных предков смотрели с небес укоризненно на отступившего перед опасностью потомка. Душа болела и плакала, разве что кровью не обливалась. Даже брошенные капитан-лейтенантом гранаты не успокаивали — много ли толку от тех гранат? Ну, человек пять-шесть побили, и это в лучшем случае. И троих, выскочивших на звук взрывов, взяли на сабли. Но Давыдов еще и ругался, что не получилось уйти тихо. Странный он какой-то.

Сам же Денис Васильевич обдумывал полученные от пленного сведения, которые, честно сказать, вовсе не понравились. Этот батальон егерей, засевший в деревне, на самом деле представлял собой два эскадрона из дивизии генерала Келлермана и получил задачу расчистить путь отступающей французской армии. Подобных отрядов послано множество, и главной их целью являлось уничтожение мешающих снабжению партизан. И в засаде-то затаились в ожидании отдельной роты капитана Завадского, о чьем выдвижении в район Малых Вишенок сообщила разведка.

— Определенно с Петра Львовича нужно будет истребовать дюжину цимлянского! — произнес вслух Давыдов и оглянулся на дым далекого пожара. — Мы же его предупредили. Не так ли?

— Вы о чем, Денис Васильевич?

— Да я так, о своем.

— Не скажите, — не согласился пан Сигизмунд. — Дело защиты Отечества есть задача общая, и лишать боевых товарищей права на обсуждение оной… Это просто возмутительно!

Капитан-лейтенант, не ожидавший от поляка проявлений великодержавного патриотизма, не сразу нашелся с ответом, настолько глубоко оказалось его изумление. Нет, определенно мир сходит с ума и незыблемые доселе постулаты предстают ложными и ошибочными.

— Что вы подразумеваете под патриотизмом, Сигизмунд Каземирович?

— То же самое, что и вы. Знаете, Денис Васильевич, с некоторых пор я считаю неправильным высказывание Цезаря о том, будто бы лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме.

— Вот как?

— Да-да, и не спорьте. В этой фразе глупое позерство, и не более того. Скажу даже — там некая игра на публику. Не зря же Наполеон когда-то просился в русскую службу.

— Ему отказали от майорского чина.

— Вот видите! — воодушевился пан Пшемоцкий. — И он нашел утешение, лишь став императором Франции. Если майорские эполеты равны короне…

Такой ход мысли изрядно удивил Дениса Давыдова. Нет, конечно же, честолюбие поляков давно вошло в поговорку… Впрочем, почему бы и нет? Вот только пока не стоит загадывать на будущее — еще неизвестно решение трибунала по делу о чрезмерно больших потерях шляхетского ополчения, а без оглашения приговора любые планы не имеют смысла. И, кстати, сам суд откладывается на неопределенное время.

Да, так уж получилось, что вместо Смоленска пришлось повернуть в обратную сторону. Генерал-майора Тучкова необходимо незамедлительно известить о намерениях Бонапарта совершить отступление, а кроме них троих, это сделать попросту некому. Дорога дальняя, и хоть один да сможет добраться до штаба дивизии. Хотелось бы, конечно, обойтись без неприятностей, но война редко интересуется мнением и желаниями солдата. Делай что должно, и будь что будет![8]

Неделю спустя. Где-то под Минском.

В сам город решено было не заезжать, так как, по слухам и результатам допросов попадавшихся по дороге французских солдат, в Минске стоял крупный гарнизон. Даже пан Пшемоцкий не стал возражать и выказывать ненужную храбрость и благоразумно согласился взять южнее. Даже для виду не стал сопротивляться, видимо, окончательно обрусел. Случается же такое на свете, да?

Не доходя до Пуховичей, остановились на привал. Не то чтобы сами сильно устали, но ведь лошади не железные, и им, в отличие от людей, нужно давать роздых. Кузьма Петров, добровольно принявший на себя обязанности командирского денщика, развел костер на берегу не отмеченной на картах речушки и отправился к воде с удочками. Рыба — не самая лучшая замена мясу, но уже несколько дней приходилось рассчитывать лишь на подножный корм, перебиваясь ухой и жаренными с картошкой белыми грибами, благо последние по осеннему времени находились в немереных количествах. Удивительно было, кстати, обнаружить под Минском громадные поля с редким для России земляным яблоком. Сей заморский овощ с большим трудом приживался в центральных губерниях, а тут на тебе… Земледельцы-энтузиасты!

Но как же вкусно ее кушать, когда прутиком выкатишь горячую из углей, разломишь хрустящую корочку, пачкая пальцы, посыплешь крупной серой солью… Или почищенную отварить в котелке, а потом заправить мелко порезанным салом и растолочь. Жалко вот, что гранаты кончились, а то были весьма удобны для приготовления этого блюда. Говорят, будто сам государь-император Павел Петрович подобную кулинарию одобряет. Особенно с соловецкой селедкой, солеными рыжиками и под хлебную слезу тройной очистки. Самый что ни на есть русский продукт — ни с коньяком, ни с винами такого чудесного сочетания не дает, исключительно с водкой. А здесь люди нутром это чуют, что ли?

— Дым от костра не привлечет внимание незваных гостей? — забеспокоился Пшемоцкий. — Дрова сырые…