Теперь уже были видны Ланжерон, Александровский парк,остатки его знаменитой старинной стены с арками и рядом – торгово-промышленнаявыставка: целый город затейливых павильонов, среди которых возвышались высотойс трехэтажный дом деревянный самовар чайной фирмы «Караван» и черная бутылкашампанского «Редерер» с золотым горлышком.

На выставке играл симфонический оркестр, и вечерний бриз,трепавший на белых флагштоках сотни цветных флагов и вымпелов, доносил иногдадо парохода его торжественную скрипичную бурю, нежно смягченную расстоянием.

Петя не уходил с палубы, весь охваченный восторгом выхода воткрытое море. Единственное, что немного омрачало его радость, это былигеоргиевские ленты, оставшиеся в кармане пограничного офицера. А как бы онисейчас пригодились!

Ветер крепчал, красиво надувая и полоща за кормойитальянский флаг, и мальчик с горечью представил себе, как прекрасно могли быструиться и щелкать длинные концы его георгиевской лепты.

Впрочем, и без этого свежему морскому ветру было много вознис Петиным костюмом. Ветер трепал воротник Петиной матроски, надувал ее на спинеи раздувал просторные рукава, тесно застегнутые на запястьях. А то, что шапкатеперь была без ленты, может быть, даже и к лучшему: она с некоторой натяжкоймогла сойти за берет пятнадцатилетнего капитана из романа того же названия, ноимела перед ним то преимущество, что под ее подкладкой лежало письмо.

Словно желая доставить Пете как можно больше радости, судьбаподарила ему в этот изумительный день еще одно незабываемое впечатление.

– Смотрите, смотрите: летит! – закричал вдруг Павлик.

– Где летит? Кто?

– Да Уточкин же!

Петя совсем забыл, что именно на сегодня был назначен такдолго ожидаемый перелет Уточкина из Одессы в Дофиновку. При благоприятныхметеорологических условиях смелый авиатор должен был подняться на своем«фармане» с территории выставки, пролететь одиннадцать верст по прямой надзаливом и опуститься в Дофиновке. Не каждому мальчику посчастливилось быувидеть такое зрелище не с берега, а именно с моря.

Петя и все пассажиры, выбежавшие из своих кают на палубу,увидели невысоко над водой аппарат Уточкина, который только что оторвался отземли и теперь, стрекоча мотором, медленно приближался к пароходу. Он пролетелсовсем недалеко за кормой, так что в лучах заходящего солнца были отчетливовидны велосипедные колеса аэроплана, медный бак и между двумя желтымиполупрозрачными плоскостями согнутая фигурка самого Уточкина с ногами,повисшими над морем.

Поравнявшись с пароходом, отчаянный Уточкин сорвал с головыкожаный шлем и помахал им в воздухе.

– Ура! – закричал Петя и тоже было сорвал с головы шапку,но, вспомнив про письмо, нахлобучил ее еще крепче.

– Ура! – закричали пассажиры, размахивая кто чем мог, илетательный аппарат, уменьшаясь, стал удаляться по направлению к Дофиновке,оставляя над заливом синюю струйку отработанного газа.

До этого времени Петя если и уезжал куда-нибудь из Одессы,то не дальше Екатеринослава, где раза два гостил у бабушки, или Аккермана,возле которого они каждый год проводили лето, – в Будаках, на берегу моря. ВЕкатеринослав ездили на поезде, а в Аккерман на пароходе «Тургенев», которыйказался чудом техники.

Теперь он плыл из Одессы в Неаполь на океанском пароходе.«Палермо», строго говоря, не был океанским пароходом. Но так как было известно,что ему случалось совершать рейсы и по океану, то Петя, сделав маленькуюнатяжку, уверил себя и с жаром уверял других, что «Палермо» настоящий океанскийпароход.

Путешествие должно было продолжаться около двух недель –довольно долго для быстроходного лайнера, каким он изображался во всехпроспектах и объявлениях.

Дело в том, что, продавая Василию Петровичу билеты, синьор всерой визитке весьма ловко умолчал о том, что «Палермо» пароход не вполнепассажирский, а, скорее, полугрузовой и должен делать продолжительные остановкив портах следования. Но это выяснилось только в Константинополе, где началасьпервая длительная погрузка, а до Константинополя плыли быстро и со всевозможнымкомфортом.

Петя сразу с головой окунулся в упоительную жизнь океанскогопарохода. Здесь все, каждая мелочь, волновало его своей особойультрасовременной технической целесообразностью, соединенной со стариннымиромантическими формами парусного флота.

Ровный, непрерывный, напряженно дрожащий звук паровых иэлектрических машин в тысячи индикаторных сил сливался со свежим, живым шумомволны, также непрерывно льющейся, волнисто бегущей по железным бортам. Крепкийветер, насыщенный всеми запахами открытого моря, вольно посвистывал в вантах, итот же самый ветер, раздувая брезентовые рукава вентиляционных кожухов,врывался в их разинутые жерла и потом дул то горячими, то холодными сквознякамимашинного отделения и грузовых трюмов.

Здесь смешивались самые различные запахи: теплый, уютныйзапах полированного красного дерева кают-компаний и запах риполина, которымбыли выкрашены переборки коридоров; ароматы ресторана и дух горячей стали,машинного масла и сухого пара; смолистопеньковый запах матов и свежий запахсоснового экстракта, которым опрыскивали из пульверизатора кафельные отдаленныекомнаты с горячей и холодной водой. Здесь были тяжелые, качающиеся медные бра,со свечами под стеклянными колпаками и элегантные матовые плафоныэлектрического освещения; стальные трапы, и решетки машинного отделения, идубовая лестница с натертыми воском фигурными перилами и точеными балясинами,двумя широкими маршами ведущая в салон.

В первый же день Петя облазил весь пароход, все еготаинственные закоулки и глубины угольных ям, где круглые сутки слабым накаломсветились электрические лампочки, дрожа в проволочных сетках, как в мышеловках.

Чем глубже под палубу уводили мальчика почти отвесные трапыс очень скользкими, добела вытертыми стальными ступеньками, тем становилосьнеуютнее и грязнее. Под ногами сочилась черная, масляная вода, и тошнило отоглушительного стука машин, шороха гребного вала, безостановочно вращающегося всвоем масляном ложе, и тяжелого трюмного воздуха.

В подводной части парохода жили и все время трудилисьмеханики, смазчики, кочегары. Иногда открывалась железная дверь кочегарки, итогда Петю обдавало нестерпимым зноем топок. В адском пламени спекшегосяраскаленного угля проворно двигались фигуры кочегаров с длинными ломами вруках. Петя видел их черные, потные лица, облитые багровым светом, и чувствовалужас от одной только мысли остаться здесь хотя бы на пять минут.