Павлик, только что через силу съевший последний кубикрахат-лукума, густо посыпанного сахарной пудрой, который показался ему слишкоммучнистым на вкус и как-то неприятно, слишком податливо-вязким, вдругпочувствовал во рту противную металлическую кислоту. Начало неудержимо сводитьчелюсти. Резко-зеленая, прозрачная вода, чем-то напоминающая рахат-лукум, тактягостно поразила его зрение, что он зажмурился и тут же испытал ощущениеполета на качелях. Он сделал усилие, чтобы выговорить «папа, я кажется,отравился», но не успел, так как у него начался приступ морской болезни.

В это время как раз над самым полумесяцем Айя-Софии вугольно-черных тучах, среди минаретов, вспыхнула ломаная молния, и вслед заэтим все вокруг потряс такой удар, как будто бы небо раскололось пополам и егообломки посыпались на город и на рейд. Пронесся вихрь, гоня по холмам смерчипыли. Вода закипела. А когда, обогнув Серай Бурну и зарываясь в пенистые волны,вошли в Мраморное море, то оно, все исписанное зигзагами шквалов, и впрямьпоказалось мраморным.

Но Мраморного моря Петя уже не увидел, так как его постиглаучасть Павлика. Они оба, белые как мел, пластом лежали в душной каюте. Отецметался между ними, не зная, что предпринять. А горничная-итальянка с привычнойсноровкой бегала по коридору, меняя тазы.

Дело, конечно, было не только в качке и восточных сладостях.Мальчики переутомились от впечатлений, от жары, беготни, уличного шума. Морскаяболезнь скоро прошла, но поднялась температура – они горели, бредили. Пароходныйдоктор – итальянец осмотрел их со всеми традиционными приемами старогоевропейского врача, педанта: он сильно прижимал их языки серебряной ложкой,взятой в буфете первого класса; мял их голые животы опытными твердыми пальцами;выстукивал молоточком, выслушивал в трубку, а также без трубки, приложив к телубольшое, мясистое ухо; крепко держал за пульс, следя за стрелкой большихзолотых часов, в крышке которых с внутренней стороны отражался круглыйиллюминатор и вода, быстро бегущая мимо него; грубовато шутил по-латыни сиспуганным отцом, чтобы вдохнуть в него бодрость; ничего особенно опасного ненашел, но велел три дня оставаться в постели, дал слабительные порошки имилостиво удалился, прописав куриный бульон с сухарями и легкий омлет.

Последнее крайне взволновало Василия Петровича, так как ещев Одессе все знающие в один голос заклинали его ни в коем случае ничего нетребовать из пароходного буфета сверх того, что входило в стоимость билета,потому что: «Вы не знаете этих мошенников: они вас обдерет как липку; они наэтом только и отыгрываются; они вам насчитают бог знает что – и за сервировку,и за хлеб, и за подачу, и десять процентов пур буар, так что и не заметите, какостанетесь без штанов».

Как ни ужасала Василия Петровича подобная перспектива, новсе же он, порывшись в словаре, на ломаном итальянском языке заказал официантудве порции куриного бульона с сухарями и два омлета из ресторана, за отдельнуюплату.

Таким образом, мальчики пропустили не только Мраморное мореи Дарданеллы, но также и Салоники, портовый шум которых и крики на разныхязыках – греческом, турецком, итальянском – слышали через иллюминатор,полуотвинченный ввиду сильной жары.

Пароход шел на юг вдоль Салоникского залива. Слева былооткрытое море, справа тянулись пустынные берега, на первом плане низкие, адальше холмистые, переходящие в горную цепь с одной высокой вершиной, надкоторой плоско висела гряда кудрявых неподвижных облаков, как бы отлитых из гипса.Было в этой одинокой горе и в этих облаках, бросавших на нее голубые тени,что-то притягательное. Пассажиры рассматривали ее в бинокли с таким вниманием,как будто на ней должно было сию минуту произойти чудо.

Отец, прижимая одной рукой к груди красный томикпутеводителя, а в другой держа бинокль, тоже смотрел на волшебную вершину.Когда Петя подошел, он с живостью повернул к сыну лицо с блестящими от восторгаглазами, вложил в его руку маленький перламутровый бинокль покойной мамы исказал:

– Смотри, дружок, это Олимп!

Петя не понял:

– Что?

– Олимп! – торжественно повторил Василий Петрович.

Петя подумал, что отец шутит, и засмеялся:

– Нет, серьезно?

– Тебе говорят – Олимп!

– Какой Олимп? Тот самый?

– А какой же еще?

И вдруг Петя с поразительной ясностью понял, что именно этасамая земля, которую он видит так близко от парохода, и есть древняя Пиэрия, агора Олимп и есть тот самый Олимп Гомера, где некогда обитали греческие боги,довольно хорошо известные мальчику по мифам древней истории.

А может быть, они и сейчас там обитают? Петя посмотрел вмамин бинокль, но, к сожалению, он был слишком слаб, для того чтобысколько-нибудь заметно увеличить божественный Олимп. Петя только сумелрассмотреть отару овец, ползущую по ближнему склону, как тень облака, и прямуюфигуру пастуха, окруженного собаками. Но все же ему показалось, что он оченьхорошо видит богов, так как одно облако напоминало полулежащую фигуру Зевса, адругое летело в развевающемся плаще, как Афина Паллада, по всей вероятностиспешащая к осажденной Трое на помощь Ахиллу…

Однажды летом Василий Петрович, чтобы расширить умственныйкругозор своих мальчиков, прочитал им от доски до доски всю «Илиаду», так чтотеперь Пете было легко увидеть летящую Афину Палладу. Но, значит, где-то здесьпоблизости должна быть и самая Троя…

– Папочка, а где же Троя? Мы увидим Трою? – с волнениемспросил Петя.

– Увы, мой друг, – сказал отец, – Троя осталась уже далекопозади, возле Дарданелл, и вы с Павликом ее уже больше никогда не увидите. – Иназидательно добавил, намекая на печальный случай с восточными сладостями: Таксудьба наказывает жадность и обжорство.

Это, конечно, было справедливо, но все же Пете показалось,что судьба поступила слишком жестоко, лишив их из-за какого-то паршивогорахат-лукума счастья собственными глазами увидеть Трою. Впрочем, для того чтобыне слишком восстанавливать Петю против судьбы, Василий Петрович поспешилзаметить, что все равно с парохода Трою не было видно, и мир между Петей исудьбой был восстановлен. Но зато, увидев через два дня Афины, Петя был сизбытком вознагражден за потерю Трои.

Мучительно долго тянулись гористые пустынные берегадлиннейшего греческого острова Эвбеи – сухого и каменистого. Но вот наконец онкончился. Ночью прошли какой-то пролив, видели в иллюминатор береговые маяки.Пароход несколько раз менял скорость, поворачивался. Заснули поздно, а когдаутром проснулись, то пароход уже стоял на рейде Пирея, в виду Афин.