– И?

– Могу только предположить, что речь идет… о тебе, – Артур указал на кровавую надпись на повозке.

Нимуэ взглянула на выведенные чьей-то рукой слова и закрыла глаза, ощущая, как на спине, под тяжестью меча, горят шрамы. Она чувствовала сталь сквозь ножны, и наполнившая тело ярость рванулась к шее. На мгновение показалось, что это ослепит ее, лишит возможности слышать и ощущать, но затем Нимуэ успокоила дыхание и позволила гневу вырваться наружу, словно освобождая плененного зверя из клетки.

– Не будем заставлять их ждать! – она развернулась на каблуках и направилась к Египет. На лице Артура отразилось смятение:

– Ч-что? Постой – что?!

Артур вел Египет по тропинке медленным шагом, останавливаясь каждые несколько минут, чтобы осмотреться и прислушаться, не едет ли за ними кто-нибудь. Нимуэ ощущала, как он косится на нее, но не обращала внимания. Она ушла глубоко в себя. Она хотела освободить внутренних демонов – и теперь знала, как сделать это.

Она все еще могла припомнить вкус кислого варева, которым ее потчевал отец, эту смесь можжевельника, руты и угольной пыли. Живот скручивало при одном воспоминании о том дне, когда она лежала слишком больная, чтобы держаться на ногах, а родители стояли подле кровати и кричали друг на друга. Но сколько бы ее ни тошнило, сколько бы яда ни глотала, Нимуэ не могла контролировать свои приступы или же окончательно изгнать демоническую сущность, которая вызывала их.

В конце концов отец собрал семена и инструменты, погрузил их на повозку, запряженную единственной лошадью, которая у них была, и поехал на север. В тот день Нимуэ мастерила кукол и, вернувшись домой, нашла мать плачущей. Повозка отца в это время уже сворачивала на лесную тропинку.

Он даже не попрощался с ней.

Ленор попыталась удержать Нимуэ, затащить в хижину, но девочка вырвалась.

– Папа! – крикнула она и побежала за повозкой. Она бежала целую вечность, пока наконец не настигла его, и так запыхалась, что не могла сказать ни слова – только вцепилась в поводья.

– Отпусти, Нимуэ, – приказал отец.

От сдавленных рыданий дышать становилось еще тяжелее. Она попыталась натянуть поводья, чтобы остановить повозку совсем, но тут отец ударил ее хлыстом по запястью. Нимуэ споткнулась и упала на дорогу.

– Ты принесла тьму в нашу семью, Нимуэ. Не твоя вина, дитя, но это сделала ты. Ты проклята.

– Но я такая же, как мама! Сокрытое говорит со мной!

– Пусть она тебе и объясняет! – прорычал отец. – Пусть скажет, что за тьма кроется в твоем сердце! Я этих слов не произнесу!

– Я исправлюсь, папа, – умоляла Нимуэ. – Я буду принимать все лекарства! И не буду жаловаться!

– Оно в твоей крови, девочка. От этого нет лекарства.

– Но ты мог бы остаться хотя бы ради мамы! Я не буду с тобой говорить, только, пожалуйста, не уезжай!

– Сейчас же возвращайся! – отцовский голос дрожал от волнения. Он щелкнул хлыстом, и лошадь ускорила шаг. И все равно Нимуэ бежала за ним не меньше часа, пока над деревьями не взошла луна.

Отец ни разу не оглянулся.

И так и не вернулся домой.

Артур выругался под нос, и Нимуэ очнулась в настоящем. В сотне шагов от дороги стояли шесть лошадей, привязанные к соснам. Вдалеке слышались голоса, и Артур поцокал, заставляя Египет поторопиться.

Красные Паладины. Два слова были словно масло, что плеснули в огонь, и этот огонь охватил Нимуэ. Уход отца, последние, предсмертные крики Ленор, Бьетта, втоптанная в грязь, издевательский взгляд паладина в Хоксбридже, холод голубых глаз демона, Пим, выкрикивающая ее имя.

Нимуэ соскользнула с седла и рванула через дорогу.

– Нимуэ! – зашипел вслед Артур.

Она ускорила шаг, поднырнула под ветви и побежала к лошадям. За спиной слышались приглушенные ругательства Артура. Когда, приблизившись к лошадям, Нимуэ вытащила Меч Силы, животные принялись фыркать и нервно переступать на месте. Она с легкостью срезала с их седел спальные мешки, кошели, полные монет, свертки с едой и меха для питья. Все сыпалось на землю. Нимуэ проигнорировала Артура, который размахивал руками, словно сумасшедший, побуждая ее вернуться, и указала на украденные вещи. А затем обернулась туда, откуда доносились голоса, и сжала теплую рукоять меча.

Она чувствовала – он жаждет крови.

Как и она сама.

Казалось, ее ярость переплавляется в железо, вливается в меч, словно еще один стальной слой, затачивает и закаляет его лезвие. А еще казалось, что ее вот-вот стошнит, но вовсе не от дурноты, а от невероятной, чудовищной жажды. Рубить. Убивать. Кормиться. «Будто загнанный волк», – подумала она. Настало время выпустить демонов на свободу.

Тропинка спускалась вниз к тому, что казалось поляной, окруженной огромными валунами.

Нимуэ прошла вдоль каменной стены к краю большого зеленого пруда, сокрытого за известняковыми скалами, что щедро поросли мхом. Скорчившись в грязи, в нескольких футах от края воды, она осторожно выглянула из-за скалы.

Красные Паладины стояли на противоположном берегу, всего в семидесяти шагах от Нимуэ. От ярости перехватывало горло, стоило только вспомнить, как пронзительно кричали распятые на крестах Небесные Люди, пока огонь опалял их плоть.

«Настало время отомстить, – подумала Нимуэ. – За всех».

Двое паладинов плавали в пруду, смеясь и плескаясь, словно дети, а еще четверо сидели на берегу и набивали животы едой. На грязи раскинулось развернутое одеяло с захваченными трофеями – похоже, жалкие пожитки людей из каравана: религиозные тотемы, подсвечники, несколько крошечных детских игрушек.

За спиной Нимуэ хрустнула палка. Обернувшись, она увидела Артура.

– Какого черта ты творишь? – шепнул он.

Нимуэ натянула на голову плащ, а туфли, наоборот, сняла и оставила в грязи, когда подползла поближе к воде. Артур энергично мотал головой, убеждая ее остановиться. Она же прижалась грудью к земле, зарываясь в нее пальцами, а затем сделала глубокий вдох и нырнула в пруд, извиваясь, словно змея.

Сквозь темную воду Нимуэ размыто видела каменное дно; потянувшись, она коснулась его. Во второй руке Нимуэ держала Меч Силы, сверкающий изумрудным светом. Она услышала приглушенные звуки игры, что затеяли паладины, а вскоре смогла различить и их бледные голые ноги, болтающиеся в воде.

Где-то на поверхности один брат схватил другого за шею и, смеясь, утянул под воду. На глубине он проплыл мимо, ткнув друга локтем в промежность, и тот вынырнул, судорожно хватая ртом воздух. Они снова оказались по разные стороны. Монах, одержавший верх в предыдущей схватке, подплыл к своему другу и вдруг заколебался, нахмурился и, наконец, исполнился благоговения: в воде под ним проплывало лицо девушки. Идеальное, почти кукольное – волосы разметались в причудливом танце, а в открытых глазах мелькали отблески зелени от воды. Монах принял ее за водную нимфу, о которых повествуют языческие предания, и попытался было заговорить – но тут идеальный серебряный клинок вонзился ему в голову, от нижней челюсти до затылка, где вышел кончик лезвия. Исполнив свое дело, меч выскользнул, тело монаха на мгновение подбросило волной, лицо скрыла завеса крови – и он пошел ко дну.