— Крисси, милая, что случилось? На тебе лица нет… — с тревогой поинтересовался граф, усадив супругу к себе на колени.

— Алекс, я так больше не могу! — воскликнула Кристина, прижимаясь к его груди. — Не могу наблюдать за Аделин и видеть, как она всё больше замыкается в себе!

— Крисси, наша дочь взрослая девушка, — начал лорд Дерби, ласково погладив золотистые локоны супруги, — у тому же ей досталась твоя гордыня…

— Моя? — возмущённо спросила графиня, толкнув кулачком широкую грудь супруга. — Адель твоя копия, Али, и не только внешне! Но теперь я её не узнаю. Она охотно соглашается со всем, натянуто улыбается и не перечит…. Но мысли её витают далеко отсюда!

— Её мысли сейчас на Востоке, — произнёс лорд Дерби, поймав в плен хрупкую руку жены.

— На Востоке? Не хочешь ли ты сказать…

— Хочу, принцесса. Я уверен, что только такой мужчина, как герцог Бриджуатер, сможет всю жизнь терпеть скверный характер нашей малышки. И по всему заметно, что Адель тоже не равнодушна к его светлости, но…

— Из-за своего упрямства не желает этого признавать! — закончила мысль супруга леди Кристина. — Мы должны что-то предпринять!

— Нет, Крисси, мы не имеем права вмешиваться, — произнёс граф, — поверь мне, я на собственном опыте убедился в том, что человек бывает счастлив только тогда, когда сам вершит свою судьбу! Аделин сейчас на распутье. Возможно, совсем скоро она примет правильное решение!

О выставке Алан написал несколько статей. Он писал о раскопках, о том, как был найден клад. Газеты вырывали статьи друг у друга, и однажды на пороге его дома оказался фотограф с огромной камерой.

— Я корреспондент Таймс (The Times), и наш редактор просит вас разрешить сфотографировать клад для нашей газеты.

Алан некоторое время молчал, глядя на камеру. Потом кивнул, соглашаясь.

— Клад я предоставлю. Но мне нужно попросить мою невесту позировать вам в украшениях.

Уговорить Аделин позировать не составило труда, девушка послушно выполняла любую его просьбу.

Спустя пару дней она сидела, не шевелясь, на удобном диване, и на её шее было тяжелое золотое ожерелье, то самое, ради которого Алан рисковал жизнью — своей и чужой. Золото давило на плечи, руки в браслетах казались ей скованными кандалами…

В итоге фотография, которая получилась, была очень похожа на фотографию Софьи Шлиман, жены великого археолога, чего и добивался Алан. Только у Аделин в волосах вместо огромного золотого убора была небольшая витая диадема.

Её фотографии разлетелись по всему миру. Аделин смотрела на свой портрет с грустной улыбкой. Алан хотел видеть её такой. Пусть он её такой и видит. Она спрячется за славой и сокровищами, и никогда больше не станет прежней Аделин, чьё сердце будет разбито через два месяца. Сразу после свадьбы….

Алан, держа снимок в руках, с трудом сдерживал подступающие слезы. На фотографии была одна женщина, а видел он совсем другую. Он будто наяву видел, как впервые одевал золотое ожерелье на свою красавицу жену.

— Алан, они ужасно тяжелые, — Доротея приподняла ожерелье с груди, — как они вообще это носили?

— Тебе идет. Наверно, Елена и выглядела именно так, особенно в этих украшениях.

Доротея громко рассмеялась.

— Любая гречанка похожа на Елену, если её полностью завернуть в золото.

А потом Доротея сбросила с себя легкое одеяние и предстала перед ним совершенно обнаженной, только золотые украшения мерцали на её груди.

— Тут нужно ещё много золота, — Алан провел рукой по её талии, — чтобы обернуть тебя всю…

Алан положил снимок на стол. Как избавиться от этих воспоминаний? Как заменить одну женщину другой так, чтобы вторая полностью затмила первую? Как начать с белого листа? Он любил Аделин, любил как сестру. И понимал, что обязан ей жизнью. Как и Доротее. Он обязан Аделин всем. Он обязан оценить её преданность, её верность и честность. Он не может бросить ее накануне свадьбы!

Выставка прошла с огромным успехом. Самые знатные дамы за большие деньги так же сфотографировались в уборе Елены Троянской. И многие просили своих мужей приобрести им ожерелье или диадему. Или хотя бы кольцо. Чтобы не только сохранить их, как бесценный клад, но и приобщиться к красоте и тайне самой прекрасной женщины в истории. Но меньшее из двух ожерелий было отложено, как свадебный подарок для Аделин. Алан решил, что и в его семье должно остаться что-то бесценное, как напоминание… Напоминание о Доротее!

Приобретя у дяди коляску, Эдвард отправился в Троаду, на раскопки Трои, где провел несколько дней, но так и не смог отделаться от призрака Аделин, сбивавшего его с толку. Ему было не интересно следить за раскопками и слушать Генриха Шлимана, рассматривая с ним новые находки. Он маялся, будто все его чувства, кроме и скуки тоски, Аделин увезла с собой.

Промаявшись несколько дней на жаре, он вернулся в Стамбул, где и застал его дядя.

— Мой мальчик, я бы хотел устроить тебе небольшое путешествие. Если хочешь, мы можем отправиться в плавание. Я купил небольшой ялик, и, уверен, ты составишь мне компанию, поскольку тоже интересуешься древностями.

Мраморное море казалось спокойным и тихим. Герцог, который никогда до этого не плавал на таких небольших судах, смотрел, как матрос ловко справляется с парусом. Карим сидел на корме, а Эдвард, обернув голову подобием тюрбана, похожего на тюрбан дяди, смотрел вперед. Путь их лежал к острову Мармара, где дядя обещал показать ему белые римские каменоломни и несколько интересных храмов периода Древней Греции, а так же огромных дворцов византийской знати, которая в свое время держала на Мармаре загородные резиденции.

Море нравилось Эдварду. Ему нравилось представлять, что Аделин плывет вместе с ним. Он крутил в голове их с ней диалоги, которые придумывал тут же на ходу. Он думал о том, что мог бы рассказать ей и чтобы она ответила. Так продолжалось и на острове, оказавшимся достаточно большим. Остров был населен преимущественно греками и утопал в зелени оливковых рощь. Бродя под деревьями, заходя в византийские церкви, он продолжал рассказывать Аделин какие-то истории, не слушая дядю, будто он был не с ним, а с Аделин. Ему казалось, Аделин отвечает ему и через какое-то время Эдвин понял, что, видимо, сходит с ума. Ночами он метался по кровати, вспоминая ее губы, а днем мысленно делился с ней всем, что знал о Мармаре, храмах, мраморе, и, видимо, часть этих мыслей высказывал вслух, потому что выражение лица Карима становилось всё более хмурым. Дядя смотрел на него исподлобья, и его болотные глаза становились все более колючими.

К мраморному карьеру они приплыли на ялике. С воды было очень интересно взглянуть на белый камень, сиявший на солнце. Эдвард первым соскочил на берег и стал подниматься по дорожке наверх. Дядя следовал за ним, ни на шаг не отставая.

— Из этого мрамора построено большинство римских и греческих храмов, — сказал Эдвард, обращаясь к Аделин, и снова сказал это вслух.