Я вырвалась из пестрой толпы, до дома оставалось рукой подать. Эти женщины в ярких одеждах, кого они пытались обмануть? С кем они, вообще, соперничали? С весенними цветами? Ну так для цветов было еще не время. Подснежники уже прошли, да и кто их видит? Вовсю цвела мать-и-мачеха – так почему бы, спрашивается, всем женщинам не вырядиться в желтые куртки, желтые шарфы и желтые сапоги? Это было бы, по крайней мере, логично.

Ехидно ухмыляясь от собственного остроумия, я дошла до дома. Что, кому-то из вас я кажусь отвратительной, исходящей желчью, никому не нужной девчонкой? Если взглянуть поверхностно – так оно и было. Ну да, да: цветочки цветут, почки набухают, воздух нежится от весеннего солнца, воробьи радостно чирикают, женщины взбудораженно покупают себе все новые и новые шарфики и победоносно порхают, как первые весенние бабочки – если только бабочки умеют порхать победоносно. И тут я среди всего этого великолепия – серая озлобленная никчемность…

Кстати говоря, мальчишки были ничем не ярче меня. Мальчишки, играющие в нашем дворе в футбол. Мяч то и дело укатывался в жирную, густую лужу на обочине, но они не брезговали и добывали его оттуда голыми руками. Так что и мальчишки, словно футбольные мячи, были перепачканы грязью. Я бы присоединилась к ним, с радостью присоединилась бы, как раньше! Но все мальчишки были младше меня, а мои ровесники в футбол играли только на уроках физкультуры. Кстати, интересно, как относится к футболу Дрозд? Мы могли бы сыграть с ним, даже всего лишь вдвоем! Надо будет поднять этот вопрос при встрече.

С мыслями о Дрозде я пришла домой и потом уже не смогла избавиться от них, перебирая в голове множество спортивных игр и просто развлечений, которыми мог бы увлекаться Дрозд. По сути, я все еще ничего о нем не знала. Кроме того что он умеет играть на гитаре и прекрасно рисует.

В своей же комнате я не находила себе места. Мысли постоянно путались, перескакивая с Дрозда на Весенний бал. Да еще и мама, как всегда, не давала покоя. Она поминутно заглядывала в мою комнату с каким-либо замечанием, всякий раз меняя свой облик! Не подумайте чего, моя мама вовсе даже не монстр, она просто собиралась на корпоратив. Притом что – а уж я это знала точно! – высидит она в кругу коллег не больше получаса, ее приготовления велись в полную силу, словно она на собственную свадьбу собиралась!

Раз – мама заглянула, обвешанная бигудями, как береза сережками. – «Снова у тебя бардак в комнате! Приберись! А то всю жизнь будешь мальчишкой в юбке! Кто тебя такую замуж возьмет?!» Ну конечно, в комнате ведь только ради замужества и прибираются! Я лениво собрала скомканные черновики домашних заданий со стола, смела их в верхний ящик. Два – мама заглянула, ее освобожденные волосы висели кудряшками, брови были жирно подведены карандашом, отчего казались единственно живыми на бледном лице – «Я смотрю, как бардак был, так и остался… Все мои слова впустую!» Я возвела глаза к потолку, пока мама не успела закрыть дверь, чтобы она заметила эту мою мимику молчаливого упрека, и стала передвигать по столу учебники. Едва дверь захлопнулась, я уселась к окну.

Я еще ни разу не слышала, как поет Дрозд. И это было даже странно. Надо будет первым делом попросить его спеть, когда я в следующий раз приду к нему в гости. Наверное, он сейчас над моей головоломкой голову ломает… Приставляет Динину ногу к ее шее или руки ставит на место ног, так что взамен Дины получается самый настоящий монстр – и у него сразу открываются на все глаза! И он, такой, думает: так вот кто был пугалом, а вовсе даже не бедная моя подруга Саша. Ну и тут он сразу бросает Дину, приходит ко мне, и мы с ним счастливо живем до конца наших дней.

Три – мама заглянула, глаза ее были красиво накрашены… ну как красиво, вы-то меня понимаете, «красиво» для нее, то есть обведены черным карандашом, на веки наложены сиреневые тени, ресницы с помощью туши стали длинными, черными и густыми, словно зубная щетка, если бы зубная щетка была черной, хе-хе. «Я смотрю, а воз и ныне там… Значит, так. Борщ на плите, шарлотка в духовке, бутерброды сама сделаешь при желании, ручки не отпадут». На ее лице не хватало губ.

К самому моему окну подлетел воробушек, но, заметив меня, шарахнулся в сторону – на ветку березы, где уже чирикала стайка его собратьев. Береза побелела стволом, налилась соком, словно беременная женщина, отчего ветви ее стали казаться темнее. Воробушки, сидя на них, будто огромные почки, нахохлились, прогреваясь под солнцем и бойко окликая друг друга. Время от времени кто-нибудь из них вытягивал крылышко, точно оно затекло от долгого сидения на одном месте, или перелетал на другую ветку, где было не так тесно.

Четыре – мама заглянула в комнату в полном вооружении. Красные губы были уже на месте, волосы расчесаны и уложены в мягкое кудрявое облако, широко распахнутые кукольные глаза смотрели удивленно, казалось – вот-вот моя мама откроет рот и произнесет протяжно и громко: «Мама!» – но она ничего не сказала. Сверкнув глазами, поджала губы и исчезла за дверью. Видимо, это означало, что ее терпение лопнуло.

В какой-то миг мне почудилось, что мама уже ушла, и я решила отведать борща. Ничего не вышло. Из прихожей слышалось активное шебуршение – армия мышей и та не издавала столько звуков. Очевидно, мама примеряла туфли, подбирая подходящие под выбранное ею для этого вечера платье, но, как всегда, несмотря на то что туфли были шести основных цветов и на разной величины и формы каблуках, мама никак не могла угодить сама себе.

Я тихонько вернулась в комнату. Мама и так уже была раздражена, мое несвоевременное возникновение в прихожей сработало бы как вырванная из гранаты чека. Я оглядела свою комнату. От разноцветных надписей на стенах рябило в глазах. Такое со мной было впервые. Я даже словила дежавю. И поняла: моя комната была как те шарфы на рынках. Нет, даже хуже: как те шарфы на шеях живых манекенов, разгуливающих сейчас по улицам.

Звонок в дверь остановил меня от опрометчивых действий. А вы думаете, я на такие не была способна? Да всю мою жизнь я делала то, что считала нужным! Никто мне не указ! Потому что у меня своя голова на плечах и я могу отвечать за каждый свой поступок. Так, поняв, что эти обои уродуют мою комнату, я вскипела от ярости. Вариантов было несколько: начать их прямо сейчас обдирать, чтобы мама купила мне новые, или завешать их плакатами, или взять краски и так их закалякать, чтобы они даже не угадывались. Чем я хуже уличных художников?

За дверью оказалась Вита с тяжелым пакетом в руке. Я в изумлении смотрела на нее, словно увидела маленького эльфа. Вита была одета во все зеленое, и в этом плане она словно олицетворяла саму жизнь – проросшую молодую траву на улицах, готовые распуститься листья из почек. Если бы на улице стояло лето, Вита легко могла бы спрятаться в любых зарослях. На ней было зеленое приталенное пальто, зеленая беретка, сдвинутая на затылок, и – что меня восхитило, потому что такое не каждый день увидишь, – зеленые колготки. Только ботинки были черные, но за всем этим зеленым великолепием это совершенно не бросалось в глаза.

– Можно? – смущенно спросила Вита.

Я не сразу решилась провести Виту в свою комнату. Да, мне было стыдно за обои. И потом, вспомните, как была оформлена комната Виты, и сразу поймете, почему я в одночасье обросла комплексами. Не то чтобы я по жизни пыталась соревноваться с остальными во всем, что под руку попадется, но в данном случае было очевидно, что мы с Витой совершенно не равны. Как это ни странно звучит, но Вита, будучи младше меня, превосходила меня во всем.