Обычно звонила похожая на японку очень обидчивая герла, которая была в курсе всего, Ира Авария (живущая сейчас в Голландии). Помню ее еще с длинными чернейшими волосами, которые она быстро состригла, в алом платье, когда она и Макс Столповский случайно встретились у Сяся (Дормидонтова) дома под Таллином и долгое время были неразлучны. Была она то ли переводчицей, то ли гидом для туристов. И она даже живала у меня, так как была немосквичка и постоянно к кому-то вписывалась, уже тогда стриженная под ежа, в огромных очках, создававшая столько шума и телефонных звонков, сколько не производили все прочие останавливавшиеся у меня, вместе взятые. Она постоянно в кого-то влюблялась и, не будучи красавицей, просто обвивала своих избранников своим маленьким и гибким телом и заставляла себе какое-то время отвечать взаимностью. А потом изводила их скандалами и ревностью. Я наблюдал это со стороны и очень забавлялся. Но с Максом у них как-то устаканилось, видимо, сказалась одинаковость невротических и творческих натур. Она должна была бы стать какой-нибудь актрисой, или телеведущей, или крутой бизнесменшей типа Хакамады (они, кстати, очень с ней похожи), но в дальнейшем она быстро пропала. Макс потом жил с не менее взбалмошной, но совершенно гениальной джазовой и рок-певицей Олесей Троянской, которая под свою 12-струнную гитару могла петь сутки напролет постепенно хрипнувшим, но необыкновенно звучным голосом.

А вот у Столповского дома я впервые тогда услышал на сорокапяточке песни Алексея Хвостенко, Хвоста, который до эмиграции был большим другом отца Макса. Они с Хвостом были одними из первых творческих хиппи. Хвост так и говорил: «Мы – хиппи». Кстати, оказывается, на свадьбе у Столповского в 1989 году, которая продолжалась дня три-четыре, свидетелем с его стороны был другой выдающийся современник, Виктор Пелевин, с которым Макс потом по многу часов годами обсуждал всякие приколы и повороты сюжетов и, думаю, внес не менее половины шизы в произведения последнего…

Олеся Троянская с Максом Левиным

Так вот, флэтовники бывали, в частности, у прекрасного музыканта Саши на Воровского (теперь, как и до революции, Поварская), недалеко от Арбата, который и сам в своей большой квартире организовал замечательную группу «Деревянное колесо». Потом был концерт Константина Кинчева в небольшой квартире, где я сидел напротив него, а он буравил меня своими темными глазами. Перед концертом рок-музыканты обычно догонялись горячительными напитками, особенно удачно это получалось у Папы Леши. Его песня «Вперед, вперед, отважные полки, за Родину, за веру, за КПСС» очень всех веселила и давала понять, что протест против Афганистана звучит уже не только в наших тайком написанных в лифте лозунгах («Нет войне в Афганистане!») и в возмущении на «вражеских голосах», но и в веселом стебе антивоенной хипни. Результат такого несерьезного отношения также сыграл немалую роль, как и в случае с Леонидом Ильичом, над которым в конце его правления смеялись все, и это в немалой степени подорвало доверие к коммунистической доктрине и ее применению.

Цоя снимали на профессиональную камеру или даже две для фильма на квартире Гали Берн на Преображенке, но это было на полгода позже. Никогда потом этих кадров я нигде не встречал, и это очень странно, притом что Цой остается кумиром покруче Талькова, Круга, Юрия Шатунова и, смею предположить, даже «Битлов» для всех россиян по сей день.

Помню, что это было в самом начале лета, когда я с моей первой женой и Честновым собрались отъезжать на юг.

Кинчев с тусовкой. Внизу справа Серж Сидоров

Цой

Выступали на флэтах еще Шевчук, еще кто-то из свердловцев типа «Урфина Джюса» и питерский Фрэнк. Плата за вход определялась Кацманом в 1–3 рубля, но пропускались все, достаточно было выгрести все содержимое из карманов. Напитки приветствовались. «Крематорий» и «Коррозия металла» уже имели, кажется, свои площадки – какие-то дворцы культуры, где они базировались, – и квартирники вряд ли устраивали. А вот только появившийся Юра Наумов давал концерт именно у Саши на Воровского. Он был восходящей звездой, собирал позднее приличные залы, но потом уехал в Ленинград, а позднее в США. Но еще раз, году в 1988-м, когда Наумов давал концерт в ДК «Москворечье», уже в большом зале, я повел туда своего нового друга, австралийского атташе по культуре Джона Ричардсона, который от скуки хотел познакомиться поближе с неофициальными культурными процессами. Совершенно не помню, чтобы кто-то тогда ходил на «Бригаду С» Гарика Сукачева и были ли у него свои подобные выступления, но в дальнейшем некоторые хиппы с ним дружили и получали совместно морщины и хрипоту от огромного количества выпитого, как Вадим Сироп.

Олег Мочалов в Загорянке. 1985

Умка

А такие исполнители, как Олег Мочалов, Умка, Гриша Шлягер, Фрэнк и прочие, не пересилив своей хипповой общедоступности и противоестественности брать со своих деньги, так и не вышли на коммерческий уровень раскрученных певцов. Или поздно спохватились…

Папа Леша

Арыч

Гребенщиков, кажется, был более всех популярен, но на него я попал не на квартирнике, а на его первом выступлении на официальной сцене Москвы, в Московской рок-лаборатории, базировавшейся в доме культуры Курчатовского института, куда не продавались билеты, а распределялись спецпропуска среди самых доверенных и выслужившихся комсюков. То есть эти концерты, Лозы или Гребенщикова с Агузаровой, приравнивались к поднебесным благам, типа продовольственных «заказов» с икрой, венгерским сервелатом и советским шампанским… Напомню, что в конце совка в магазинах даже в Москве на витринах громоздились горками только консервные банки с морской капустой, а в непродовольственных пропали даже резиновые калоши для валенок…

Фрэнк

Саша Ипатий

Уже зимой, на день гибели Леннона, в морозы, Театр на Красной Пресне пригласил тусовку посмотреть отдельно от прочей публики спектакль по Сэлинджеру, который был тогда для нас чем-то типа Библии, основного писания, из которого постоянно цитировались фразы. До этого мы в числе прочей публики смотрели этот спектакль в зале многократно, а Поня даже закадрил актрису труппы Инну и впоследствии женился на ней. Но в этот раз, когда в назначенный час, около полудня, мы, человек 50–70, подтянулись к их зданию, которое располагалось во дворе напротив тогдашней фирмы «Мелодия», а сейчас опять католического костела, оказалось, что в театр не пускают ни нас, ни актеров. И запрет этот исходил откуда-то из райкома то ли комсомола, то ли партии, и спорить было бесполезно. Пришлось им играть на стуже во дворике перед театром, но от этого они играли просто остервенело и взахлеб, несмотря на то что по роли надо было обнажать надолго грудь (мужскую, к сожалению). Мы все оттоптались на снегу час или полтора спектакля, бешено аплодируя и даже свистя для поддержки актерам. Зрителям разносили горячий чай, а через колонки звучал голос Леннона и его песни. Но после «Над пропастью…» осталось ощущение, что мы заведены, и расходиться просто так в середине дня не хотелось.

Я предложил пойти в стоячую блинную на улице Герцена (ныне Большая Никитская), которая была рядом. Надо сказать, что подобными заведениями Москва тогда еще не заполнилась, они были крайне редки, поэтому и было очень трудно найти следующее место для тусовок. Частные кооперативные заведения начали открываться только года через два-три. Зашли туда, как цыгане, шумною толпой, проели и пропили (безалкогольно в основном) почти все деньги (обычно собираемые в большинстве с пионеров, так как их жизнь еще не износила и родители помогали вовсю), отогрелись и стали думать, что делать дальше. Надо идти. Куда идти, было не совсем ясно, но пошли. Упорно. Дошли бульварами до начала Нового Арбата (тогда Калининский проспект) и отходящей от него тогда улице революционера Воровского. Тут меня